Хайди Райс - Легкомысленная соблазнительница

Тронутый неуверенной дрожью в ее голосе, Картер потянулся к Джине и успокаивающе потрепал ее по бедру.

В самом начале это было просто игрой: держать ее за руку на людях, ласкаться с ней в постели каждое утро, слышать все эти вздохи капитуляции всякий раз, когда его стараниями их отношения становились еще немного ближе… Но на прошлой неделе Картер вдруг осознал: он жить не может без того, чтобы не подтолкнуть Джину бросить вызов каким-то своим ограничениям. Ему нравилось наблюдать, как далеко можно зайти, – и это уже не казалось игрой. Эта женщина источала сексуальную самоуверенность, а в моменты уязвимости еще больше интриговала и очаровывала, вызывая желание сломать ее барьеры – понять, откуда взялась эта незащищенность, и навсегда от нее избавить.

Картер знал, что ранимость Джины отчасти связана с ее отцом, который, как она призналась однажды в миг откровенности, в подростковом возрасте выгнал ее из дома. Но Картер не мог отделаться от неприятной мысли о том, что состояние Джины как-то связано с ним самим и тем, что произошло между ними десять лет назад. Каждый раз, когда он пытался заговорить об этом, она как воды в рот набирала.

– Ну перестань, моя сладкая… Клянусь, все будет не так плохо.

Перехватив ее скептический взгляд, Картер сосредоточил внимание на дороге.

– Почему ты так хочешь, чтобы я была там? – напрямик спросила Джина.

У него не было ответа на этот вопрос – по крайней мере, такого, который он желал бы озвучить. Да, он хотел дать понять окружающим, что они вместе. Но как он мог сказать Джине об этом? Признаться, как устал притворяться, что их отношения сводятся исключительно к сексу?

Он знал, что Джина скоро уедет, и давно смирился с этим. С тех пор как рухнул его брак, Картер взял себе за правило не привязываться к женщинам. Но даже в мимолетных романах ему не нравилось прибегать к ухищрениям. А еще меньше ему нравилось упорное желание Джины держать их роман в секрете. Почему они не могли наслаждаться обществом друг друга на людях точно так же, как и наедине? Картер понимал: появившись в церкви, куда всегда ходила его семья, с Джиной, он заставит людей считать, что у них серьезные отношения. Джина этого не знала – так что же ее так пугало?

– Нет никакой особой причины, – и глазом не моргнув солгал он. – Я просто подумал, что будет круто пригласить тебя туда, познакомить с людьми.

– Знаешь, что совершенно сводит меня с ума? – раздраженно бросила Джина. – То, что ты или отвечаешь вопросом на вопрос, или даешь мне ответ, который ровным счетом ничего не значит.

Картер захихикал:

– Бред! Я – открытая книга. – Он и в самом деле говорил о своем прошлом гораздо откровеннее ее. – Ну-ка, валяй спрашивай все что хочется!

Джина тут же повернулась к нему, и Картер осознал, что опрометчиво дал ей слишком большую свободу действий.

– Хорошо, тогда ответь мне: почему ты ненавидишь своего отца?

О, как же ему хотелось удариться головой о руль!

– А почему ты хочешь это знать?

– Ты ведь не собираешься снова отвечать вопросом на вопрос?

Вот так, он попался на собственный крючок! Но решил не доставлять Джине удовольствия, увиливая от объяснений.

Картер сбросил скорость, въезжая на переполненную стоянку церкви. Втискивая машину на единственное свободное место в конце ряда, он выдавил из себя безразлично-монотонным голосом:

– Когда мне было пятнадцать, я застукал отца развлекающимся с одной из служанок в гостиной моей мамы.

– Развлекающимся? То есть?

Картер положил руку на руль, стараясь казаться невозмутимым.

– Его брюки были спущены до лодыжек, а девчонка стояла перед ним на коленях, и его лицо выглядело так, будто он сейчас взорвется. Теперь достаточно ясно?

Старая ярость охватила Картера, и он повысил голос, но вместо потрясения и отвращения в потемневших глазах Джины читалось сочувствие.

– Какая гадость! И что ты сделал?

– Я обо всем рассказал матери, и она как с катушек слетела. – Картер расслабленно откинулся на сиденье, его гнев испарился, уступив место обреченности. – Отнюдь не из-за его «неблагоразумного поведения» – она уже об этом знала, – а потому, что я допустил моветон, упомянув об этом. – Он повернулся к Джине и продолжил: – Я знал, что между ними не было безумной любви, – я никогда не видел, чтобы они хотя бы целовались. Но до того момента я и понятия не имел, что их брак был лишь бессовестным притворством. И я пообещал себе, что, если женюсь, создам другую семью. Ни за что не стану изменять и лгать себе или своей жене. Какая злая ирония судьбы, да?