Дениза Алистер - Третьего не дано

— И в этом все дело? — не удержавшись, с иронией спросила Джоан. Неужели он совсем не подозревает о ее чувствах?

— На данный момент именно в этом. — Голос Эрвина, доносящийся из темноты, по-прежнему звучал ровно. — Она только недавно начала приходить в себя, и я не хочу причинять ей боль. Том всегда был ее любимцем. Но, разумеется, она одинаково тяжело переживала бы потерю любого из нас. Теперь я остался один, и чувство вины не позволяет мне причинять ей хоть малейшее огорчение. А сейчас будем спать, хорошо?

Он повернулся к ней спиной, позаботившись о том, чтобы между ними осталось достаточное расстояние. Джоан продолжала лежать неподвижно, глядя в темноту.

То, что Эрвин упомянул о чувстве вины, казалось ей нелепым. Разве не так? Или было еще что-то в их отношениях с братом, о чем она и не подозревала? Что-то, что могло объяснить неожиданное и резкое превращение любящего мужа, верного друга и духовно близкого ей человека в грубого и безжалостного эгоиста.

Но что бы там ни было, наверняка для Эрвина это было тяжелым воспоминанием, потому что начисто отсекло все прежние чувства к ней с неумолимостью хирурга, орудующего острым скальпелем…

Размеренное дыхание Эрвина заставляло каждый нерв Джоан болезненно натягиваться и трепетать. Она постаралась улечься почти на самом краю большой двуспальной кровати, но, несмотря на это, чувствовала, что все ее тело ломит от мучительного напряжения.

Как он мог спать таким крепким, безмятежным сном? И почему она сама не в силах сделать то же самое? Почему должна лежать без сна и ощущать, как каждая клеточка тела исступленно жаждет его прикосновения? Почему бы ей просто не позабыть о нем и не продолжить жить собственной жизнью? Так, как поступил он сам по отношению к ней…

Если бы Эрвин по-настоящему любил ее, он бы согласился ее выслушать и поверил бы ей. Но он этого не сделал. Значит, он не любил ее. Почему бы и ей не перестать любить его?

Неразрешимые вопросы вихрем проносились в мозгу Джоан, лишь напрасно мучая ее. Но стоило ей подумать о том, чтобы спуститься в рабочий кабинет и просмотреть наконец телеграммы, присланные агентом, как ее сморил тяжелый, беспокойный сон. Проснувшись, она обнаружила, что лежит, почти вплотную прижавшись к обнаженному телу Эрвина.

Едва осмеливаясь вздохнуть, Джоан осторожно приоткрыла глаза. Серый предрассветный сумрак заливал комнату, и Джоан увидела, что, сами того не желая, они ночью придвинулись друг к другу. Кто из них проявил при этом большую инициативу, было уже неважно. Оставалось решить, что делать дальше.

Рука Эрвина покоилась на ее плече, ладонь касалась спины. Джоан лежала, обнимая его за талию. Сердце ее заколотилось, тело горячей волной окатило желание, неподвластное никаким доводам разума.

Эрвин крепко спал, грудь его равномерно вздымалась и опускалась. Джоан постаралась обуздать нахлынувшие чувства, но это ей не удалось. А когда попыталась выровнять учащенное дыхание, ей показалось, что ее легкие сейчас разорвутся.

Она понимала, что должна высвободиться из объятий Эрвина, но сделать это следовало как можно осторожнее, чтобы не разбудить спящего. Но ее тело, казалось, налилось свинцом и все глубже погружалось в мягкий матрац, одновременно крепче прижимаясь к телу Эрвина. Джоан чувствовала, как словно невидимые электрические искры пробегают между ними, пробуждая знакомые импульсы в самой глубине ее существа. Кожа стала влажной от выступившей испарины и на ощупь походила на скользкий шелк.

Джоан с усилием разжала руки, заставляя их выпустить все, что она по праву считала своим до того ужасного дня, который разбил ее жизнь. Нельзя поддаваться неугасающему желанию. Физически Эрвин все еще оставался привлекательным для нее, но духовно они уже совсем чужие друг другу…

Джоан уловила момент его пробуждения по глубокому, прерывистому вздоху. Затем рука Эрвина скользнула по обнаженной женской груди. Это мгновенно заставило его сбросить остатки сна.

Значит, уже поздно думать о том, как бы отстраниться, не разбудив его. Слишком поздно. Джоан с трудом перевела дыхание, и ее глаза наполнились слезами.

Нет смысла отрицать, что они все еще хотели друг друга. Но стал бы он заниматься с ней любовью? А если бы и стал, было ли это просто страстью без любви или знаком того, что он изменил свое отношение к ней, отбросил презрение и недоверие и захотел разобраться в том, что случилось?

Но, может, ей самой стоит попытаться убедить его в своем желании начать все сначала, в том, что ее любовь не угасла даже после всех жестоких, несправедливых слов, которые ей пришлось от него услышать?