Николай Сухомозский - За гранью цинизма

И сейчас, кажется, она слышит его ответ:

- Знай, Ленок, без тебя я своей жизни не мыслю.

Увы, жить ее возлюбленному оставалось всего ничего. Прямо в «учебке», на втором месяце службы, молодого солдата до смерти забили «деды», осиротив не только родителей, Елену, но и еще не появившегося на свет Димку. Ни в чем не повинного ребенка, которому так и не суждено было увидеть отца.

Подруги уговаривали ее сделать аборт, не губить свою молодость. Родители рассудительно в ситуацию не вмешивались. Однако она ни на минуту не сомневалась: ИХ наследник обязательно появиться в этом мире. И ради него она станет жить.

Вот только Бородач… Подобное с нею приключилось впервые. Не изменяет ли она памяти первой любви, испытывая аналогичные чувства к другому? Нет ответа…

А Георгий Павлович напрасно старался, распушивая хвост. Даже в мыслях у нее не было «клюнуть» на неуклюжую уловку Казановы от науки.

— Вниманию пассажиров! — голос из репродуктора на короткое время перекрыл рев лайнера, идущего на посадку. — У второй стойки начинается регистрация на рейс 4632, следующего по маршруту Самарканд — Ташкент — Киев. Повторяю…

Женщина лет тридцати в бежевом плаще, перекинутом через руку, и огромных солнцезащитных очках во все миловидное лицо, стоящая у стойки внутриаэропортовского телеграфа, заволновалась:

— Разрешите, — обратилась она к стоящим впереди, — дать телеграмму, не дожидаясь очереди. Если не сжалитесь, просто не успею этого сделать. Объявили посадку на рейс, которым я улетаю.

— Какой может быть разговор? — рокотнул басом склонившийся к окошку узбек. — Пожалуйста, уважаемая, — протянул бланк, который только что собирался заполнить сам.

— Давайте быстрее, что вы там возитесь? — нетерпеливо произнесла оператор.

— Сейчас! — заторопилась и женщина, нарушившая покой очереди.

Вытянула из сумочки авторучку, помедлила мгновенье, как будто на что-то решаясь или собираясь с мыслями, и начала писать: «Молния Киев Парнокопытенко семь квартира тридцать четыре Задерихвосту Вылетаю рейсом 4632 Работы уволилась Встречай Целую Валентина».

Когда она, расплатившись, направлялась в камеру хранения за вещами, из динамиков послышалось:

— Пассажиры рейса 4632, следующие до Ташкента и Киева, приглашаются на посадку к выходу номер три!

Спустя три часа. Квартира Бородача.

— Мама! Мама! — крикнул, едва закрыв дверь за разносчиком телеграмм, Задерихвост.

— Ну, что там случилось достойного того, чтобы среди ночи поднять меня с постели? — проворчала та.

— Вааля прилетает! Насовсем!

— Правда? — охнула старуха.

— Самая что ни на есть! Вот телеграмма! Так что отныне нас будет трое.

— Как я рада, сынок!

— А там и четверо, и пятеро, — не унимался неестественно возбужденный Бородач. — Я ведь знаю: ты уже внуков заждалась.

— Заждалась, что уж греха таить, — всплакнула та.

— Давай костюм и галстук. Мчусь в Борисполь!

— Но ведь еще не время, сынок! Поедешь позже!

— Что ты, мама?! Такой день, то есть, — он растерянно посмотрел на часы, — ночь… Лучше я посижу в аэропорту. Не отговаривай меня, все равно у тебя ничего не получится.

— Ну, и ладно! Не задерживайтесь только нигде, езжайте сразу сюда. Я приготовлю любимые Валей манты.

Димка сладко сопел в своей кровати. Елена стояла перед трюмо, расчесывая волосы. Присела на пуфик, обхватив голову руками. Ну какая же она глупая, несмотря на далеко не девичий возраст…

К чему эта игра в кошки-мышки, которую она не от большого ума затеяла с Бородачем? Кому нужен «эксперимент», затеянный ею не без участия Людмилы с Верой?

Не лучше ли было с самого начала подойти и сказать прямо: «Так, мол, и так, я догадалась, что сумасбродные письма в мой почтовый ящик бросаешь ты. И если чувства твои — серьезные, давай говорить откровенно. Мы же не несмышленые дети, каждому давно уже не семнадцать. Жизнь и без того запутана и коротка, чтобы тратить ее на никому не нужные ребусы».

Долгим взглядом посмотрела на зачмокавшего во сне губами Димку. Как хорошо, что он у нее есть — это хоть как-то оправдывает ее собственное существование. Но парень ведь скоро вырастет, женится, и она вновь останется бобылкой.

Одиночество — одно из самых страшных (если не самое страшное!) испытаний, из существующих на земле. Живешь, как будто в антимире. Все люди после работы спешат домой, а ты отнюдь не радостный момент всеми правдами и неправдами оттягиваешь. Все с нетерпением ждут выходного, праздника, а для тебя это — пытка: куда себя деть? Другие с удовольствием ходят в гости, а ты боишься. Боишься собственной ненужности, косых взглядов ревнивых жен, приглашений — в большинстве своем, ты это прекрасно понимаешь, из жалости — на танец.