Джейн Фэйзер - Достоинство

— Позволь предложить тебе прохладительного, Люсьен, — сказал граф и направился к каминной полке, где стояла бутылка, но, заметив серебряную фляжку в руках у кузена, ухмыльнулся и добавил: — Я вижу, ты не теряешь времени даром. Не слишком ли рано для коньяка?

— Нет, не рано. Я ведь еще даже не ложился. Так что будем считать это традиционным стаканчиком на сон грядущий. Кстати, ты не возражаешь, если я поживу у тебя несколько дней?

— Ну что ты, как я могу возражать? — иронически улыбнулся Тарквин, разводя руками в радушном жесте гостеприимства.

— Дело в том, что мой дом в осаде. — С этими словами Люсьен прошел к двери, прислонился спиной к косяку и полез в карман за табакеркой. — Чертовы кредиторы и судебные исполнители ломятся в двери с утра до ночи. Нет никакой возможности нормально выспаться.

— Что ты намерен продать на сей раз, чтобы отвязаться от них? — спросил граф, наполняя бокалы мадерой для себя и для брата.

— Наверное, Эджкомб, — ответил Люсьен, поднося к носу понюшку табака и страдальчески вздыхая. — Это ужасно. Но я ума не приложу, что еще можно сделать… Разве что у тебя есть какая-нибудь идея, как помочь родственнику выбраться из трудного положения.

Бледно-карие глаза Люсьена, в которых, казалось, плясали языки дьявольского пламени, мгновенно посерьезнели и лукаво воззрились на Тарквина.

— Ну ладно, — поспешил примирительно заметить Люсьен. — Мы обсудим это позже… сначала я хотел бы выспаться.

— Убирайся, — ответил Тарквин и повернулся к кузену спиной.

Люсьен вышел за дверь, радостно посмеиваясь.

— Похоже, бедняге Годфри мало что достанется от Эджкомба после Люсьена, — печально сказал Квентин, потягивая вино. — Люсьен вступил в права владения всего полгода назад и уже промотал такое состояние, которого хватило бы любому другому, чтобы купаться в роскоши до конца дней.

— Я не могу равнодушно наблюдать, как он разоряется, — заявил Тарквин. — Мне больно видеть, как он лишает средств к существованию своего несчастного кузена.

— Я не знаю, как пресечь это, — задумчиво произнес Квентин. — Конечно, у бедняги Годфри мозгов не больше, чем у ребенка, но от этого он не перестает быть законным наследником Люсьена.

— Он станет им, если Люсьен не оставит собственного, прямого наследника, — небрежно бросил Тарквин, листая свежую газету.

— Да, но это невозможно, — высказал Квентин свое мнение, которое уже давно стало для него непреложной истиной. — Теперь Люсьен вышел из-под контроля. Ты больше для него не авторитет.

— Верно, и он никогда не преминет сказать мне какую-нибудь колкость по этому поводу, — ответил Тарквин. — Но скорее небесный свод упадет на землю, чем Люсьен Кортней возьмет надо мной верх.

Тарквин оглянулся на брата и встретил его удивленно-испуганный взгляд. Квентина действительно поразило заявление графа Редмайна, высказанное самым доброжелательным и мягким тоном. Он знал Тарквина как никто другой: холодная непреклонность соседствовала в сердце графа с ранимостью и доверчивостью, а маска циника появилась как защита от лести и корыстной угодливости тех, кто окружал его с детства и жаждал завоевать дружбу будущего графа Редмайна, чтобы упрочить свое положение в свете. К тому же Квентин не привык недооценивать напористость и безжалостность Тарквина в стремлении заполучить желаемое.

— Так что ты намерен сделать? — спокойно поинтересовался Квентин.

— Пришло время нашему беспечному кузену жениться и обзавестись детишками, — странно улыбнулся Тарквин и осушил бокал. — Это разрешит проблему наследования Эджкомба.

Квентин воззрился на брата, как на умалишенного:

— Да, но за Люсьена никто не пойдет, даже если тебе удастся уговорить его самого. Он насквозь изъеден сифилисом и становится мужчиной только в постели со шлюхами, которые за деньги соглашаются изображать мальчиков.

— Ты прав. Но как по-твоему, сколько он еще протянет? — самым небрежным тоном спросил Тарквин. — Ты только взгляни на него. Пройдет полгода… от силы год, и разврат и неумеренное пьянство сведут его в могилу.

Квентин молчал, но его взгляд был прикован к лицу брата, а Тарквин тем временем продолжал:

— И сам он прекрасно это знает. Каждый день он проживает словно последний. Его не волнует, что произойдет с Эджкомбом, да и со всем состоянием рода Кортней. Впрочем, в его положении такое безразличие вполне естественно. Я же намерен устроить так, чтобы Эджкомб в будущем перешел в надежные руки и чтобы до тех пор Люсьен не успел разорить его.