Лидия Джойс: Искушение ночи

Его внешность была, конечно, необычной, но она была еще и неотразимой, как если бы существовала некая связь между ними, от которой его малейшее движение вызывало в ее теле ответ. Он шагнул к ней, и Виктория с трудом сдержалась, чтобы не попятиться. Он остановился, она вздернула подбородок.

– Я вам нравлюсь? – спросил он.

Ласковые нотки в голосе герцога контрастировали с его грубоватой внешностью, но каким-то непостижимым образом в нем сочетались сила и изящество, властность и соблазн. Этот человек опасен, подумала Виктория.

– Вы годитесь, – бросила она. – А теперь давайте составим договор – подписанный и при свидетелях, – и неделя начнется.

Некоторое время Рейберн смотрел на нее, лицо у него было непроницаемо.

– Договор? – сказал он, наконец. – Как разумно!

Он оставил ее размышлять о том, что это значит, а сам подошел к маленькому письменному столу. Зажег свечу, достал лист бумаги и начал писать, светлое гусиное перо царапало и клевало страницу. Его голова склонилась над бумагой, немодно длинные волосы падали на воротник. Невозможно было сказать при тусклом свете, были ли они черные или просто коричневые, но Виктории вдруг показалось, что они темные как ночь. Поистине она не ведает, что творит.

Он прекратил писать с заключительным росчерком и промокнул чернила, после чего отнес свечу и договор к двери, где стояла Виктория. Освещенное снизу, лицо его казалось еще более впечатляющим. Она взяла у него бумагу, стараясь унять дрожь.

– Благодарю вас, ваша светлость. – Она прочла написанное. Язык договора был достаточно уклончивым, чтобы затуманить истинные условия сделки, но вполне ясным, чтобы нарушить договор было невозможно. – Умно, – скупо похвалила она.

Внезапно дверь в комнату распахнулась, ударив Викторию сзади и толкнув ее к Рейберну. Он подхватил ее под локоть и не дал упасть, а вошедший извинился:

– Простите меня, ваша светлость, миледи. Я отнес багаж леди в «комнату единорога», а приказание вашей светлости было передано Сайласом.

Виктория повернулась к высокому, сутулому человеку в поношенной твидовой куртке и панталонах, болтавшихся вокруг колен.

– Вы явились очень вовремя, Фейн, – сказал герцог. – Мне нужно, чтобы вы были свидетелем при заключении договора.

Фейн переводил взгляд с Виктории на Рейберна, видимо, ощутив, как накалилась атмосфера в комнате.

– Конечно, ваша светлость.

Герцог взял у Виктории договор и подвел ее к письменному столу. Он держал ее под локоть ни осторожно, ни грубо, но крепко и почти безлично. Виктория почувствовала, как в ней шевельнулось желание, горячей волной распространившееся от кончиков пальцев до шеи.

Рейберн поставил под договором свою подпись и протянул перо ей. Виктория смотрела на строки, растянувшиеся на бумаге. Когда она поставит свою подпись, пути назад уже не будет. Она подумала о прикосновении губ к губам, тела к телу... и о позоре, от которого она своим безрассудством спасет семью. Она сжала губы и быстро, чтобы не передумать, поставила под его подписью свою. Сердце билось у нее в ушах, когда она передала перо Фейну, который тоже поставил свою подпись.

– Дело сделано! – сказал Рейберн, взял бумагу и театральным жестом передал Виктории. – Фейн, проводите леди Викторию в ее комнату. – Рейберн оглядел ее с ног до головы, и от этого взгляда по спине у нее пробежала дрожь. – Вид у вас как у полуутонувшего котенка. Надеюсь увидеть вас за ужином, миледи, и в лучшей форме. А пока – всего хорошего.

С этими словами он повернулся к ней спиной, явно торжествуя победу, и Виктория подумала, не пожалеет ли о своем решении.

Следуя за слугой по темным коридорам, Виктория чувствовала, что в комнате, которую она только что покинула, было больше таинственного, чем во всем остальном гниющем доме.

Дверь со скрипом закрылась за Фейном, и Виктория окинула взглядом спальню. Ее сундук стоял посреди комнаты, но ни Дайер, ни ее чемодана видно не было.

Эту комнату не зря назвали «комнатой единорога». Старинный ковер с изображением стройных дам и скачущих единорогов занимал одну из стен от плиточного пола до тонущего в полумраке потолка. Виктория чуть ли не с тоской подумала о неоклассическом стиле Рашворта, о комнатах, похожих на шкатулки с драгоценностями, обитых дамаском, с широкими окнами. Комнаты, которые, как ей всегда казалось, держали ее в заточении, теперь представлялись воплощением простора и изящества.

Комната была темной и просторной, с одной-единственной дверью, пробитой в стене из серого известняка, и одним-единственным узким окном, а самые новые предметы обстановки стояли здесь со времен «короля-солнца». Незажженная масляная лампа на ночном столике была единственной уступкой современности.