Елена Колядина: Цветочный крест • Потешная ракета

Но монахи лишь качали головами, крестились и советовали отцу Логгину отдохнуть после многотрудной дороги.

Он и сам понимал, что жена в Метеорской обители находиться не могла, ибо сюда по древнему твердому уставу не имело право ступать ни одно существо женского пола, будь то курица или кошка. Значит, все-таки ведьма!

Несмотря на смятение, отец Логгин здраво рассудил, что Феодосья явилась ему именно в устремленных ввысь Метеорах, дабы подчеркнуть, напуская страху, что лапы дьявола из мрачных недр могут порой дотянуться и до светлых небесных высей.

В момент сей ужасной мысли отец Логгин потерял присутствие духа. Он еще вяло уговаривал себя вступить в битву, но длань, сперва твердо сжимавшая нагрудный крест, уже безвольно разжалась. И отец Логгин бессильно уверился – сие было не сумасшествие, не бесовское видение, а наказание дьявола за казнь его ведьмы. Он перестал молиться с надеждой, а ночами плакал. Было ясно – Феодосья явилась, дабы отомстить дьявольскими муками и, в конце концов, забрать душу отца Логгина.

В одну из ночей Феодосья снова явилась к нему – прикрытая лишь распущенными до колен русыми волосами, пахнущими лимонной травой мелиссой.

Отец Логгин понимал – сие дьявол искушал его.

Но когда, не в силах далее бороться с жаром, разлившимся по подпупной жиле, дрожа, протянул к ведьме слабеющие руки, она заливисто рассмеялась и промолвила:

– Чадцам лучше быть на небесах! Слышишь, как оне звонко смеются там вдвоем, играя в райском саду, сыночек мой и доченька твоя?

– А! – вскрикнул отец Логгин. – Откуда ты знаешь про дочь мою?

Так вот каково назначено ему мучение – мерзкая ведьма заберет чадце отдоенное, беленькую дочку Евстолию, Толечку! А может, и второе, пока нерожденное дитя (отец Логгин уповал на сына), что пятый месяц носила во чреве супруга Олегия.

– Сын твой Агей жив, – со слезами вскрикнул отец Логгин, неожиданно вспомнив имя чада с голубыми Феодосьиными глазами, встреченного им в толпе цыганят за несколько верст от Тотьмы. – Жив и здоров! С цыганами он…

Но келья уже была пуста.

Отец Логгин с трудом пережил долгое посольство по Греции и обратную дорогу в Москву и отворял ворота виталища своего в тяжкой уверенности, что застанет если не поминки, то крошечную детскую домовинку, стоящую на столе под иконами. За время долгого пути он выплакался и мысленно смирился с уходом Толечки к Господу. Но дьявол оказалась хитрее – отцу Логгину предстояло еще раз, теперь уже въяве, пережить утрату дочери и снова оплакать ее, ибо Толечка еще была жива: жена Олегия со слезами провела супруга в жарко натопленную низкую хороминку, где в забытьи, хрипло дыша сухим ротиком, лежал крошечный беззащитный комочек.

– Слава Богу, ты вернулся, батюшка, станем вместе отмаливать нашу ласточку, – взмолилась Олегия. – В два голоса будем отчитывать молитвы, просить Господа за рабу его безгрешную Евстолию.

Отец Логгин не посмел взглянуть супруге в глаза и открыться, что тщения ее напрасны, ибо путь к возвращению Толечки уж назначен, и путь сей черен, а отнюдь не молитвами Господу…

– Ей, да, – пробормотал отец Логгин. – Будем молиться. Ты начинай, аз присоединюсь…

«К молитве дьяволу», – окончил отец Логгин мысленно и бросился вон из комнаты.

Он не помнил, как проделал путь к церкви Николы Старого и Большая Глава в ограде Афонского монастыря Иверской Божьей Матери – именно в обличии его монаха являлась примерзая казненная колдунья. И не смог бы изъяснить, какая сила гнала его сюда, но, видно, дорогу указывал сам дьявол, ибо на паперти он с дрожью и трепетом узрел идущую к нощной Феодосью.

Ведьма не заметила отца Логгина и вздрогнула, когда он появился рядом и, заикаясь, с трудом выталкивая словеса, тем не менее быстро огласил:

– Сын твой Агей жив и здоров. Его не волки унесли, а украли цыгане. Аз самовидец – Агей играл в цыганском таборе. Аз готов низринуться в ряды дьявольские, только не забирайте дочь мою, рабу безгрешную Евстолию, и не троньте вновь очадевшую супругу Олегию!

Феодосья остолбенела и потому не смогла ухватить отца Логгина за рукав. Когда же она откаменела, его уж не было рядом.

Как безумный, не помня себя, отец Логгин вновь промчался через московские улицы, преодолевая заграды, цепи и рогатки, выставленные на ночь. В доме своем он прошел стремительно, но тихо, в холодные сени и оказался в крытом дворе, где в клетях и загончиках стояла скотина.

– Готов аз продать тебе душу, злосмрадный, только оставь дитя мое и не тронь супругу, – простонал отец Логгин в темноте и с ужасом, дрожащей рукой перевернул крест, снятый с груди. Рыдая, он отчаянно попытался прочитать молитву наоборот. Но голос его сорвался, и он, пошатнувшись, ухватился за притолоку.