Анастасия Туманова: Страсти таборных цыган

– Ну, вот еще радость на мою голову… – без улыбки отмахнулась Варька.

– Да дураки наши цыгане, – глядя на нее, серьезно сказал Митро. – За такую девочку, как ты, шапку золота отдать не жаль, а им… Глазки-зубки подавай, да мордашку. Дураки, и все.

– Не шути, Дмитрий Трофимыч, – сдавленно прошептала Варька.

– А я и не шучу. – Митро встал. – Что ж, девочка… Счастливой дороги. Илье передай, встречу – убью. А ты, гляди, возвращайся осенью. Дай слово, что вернешься!

– Слова давать не буду, – твердо ответила Варька. – Вот если сложится у Насти с Ильей хорошо – тогда приеду, видит бог. Прощай, Дмитрий Трофимыч. Удачи тебе.

– Эх… Прощай, девочка.

Митро быстро сбежал с крыльца, не оглядываясь, пересек двор и скрылся в темноте. Варька осталась сидеть, сгорбившись и уткнувшись лицом в ладони. Плечи ее дрожали, но рыданий слышно не было. Когда рядом скрипнула дверь и по крыльцу протянулась полоска света из дома, Варька испуганно выпрямилась, замерла. На крыльцо вышла Феска – жена старшего из братьев Деруновых.

– Уехал? – шепотом спросила она. – А я сижу как мышь под веником, высунуться боюсь, думаю – под горячую руку и мне достанется… – Вытянув шею, она посмотрела через забор, убедилась, что Митро не видно, и фыркнула: – Дураки ему, понимаете ли, цыгане! Взял бы да сам на тебе женился, раз умный такой! Жена еще по зиме померла, так что-то новую взять не торопится, а все по девкам срамным бегает!

– Брось… Шутил человек, а ты разоряешься. Пойду я лучше телегу уложу да гнедых запрягу. Узлы готовы, быстро управлюсь.

– Куда тебя на ночь глядя несет?!

– Как куда? – усмехнулась Варька. – У брата свадьба играется, а я тут сидеть буду? А утром мы сразу – прочь…

– Вот что, пойду-ка и я с тобой, – решила Феска. – Хоть потом Васильевым расскажу, что честная свадьба была. Чего Яков Васильичу зря переживать-то… Эх, жаль, наших больше никого нету…

– Правильно говоришь, – помолчав, сказала Варька. – Спасибо тебе.

Цыганки пошли через двор к конюшне. Месяц поднялся над засыпающей Москвой, и собака на кладбище завыла еще громче. В глубине сада щелкали соловьи, туман понемногу затягивал опустевшую улицу. С востока черной сплошной пеленой двигалась новая туча.

Еще одна гроза отгремела к рассвету, и утро над Москвой занялось ясное и свежее. Молодая трава за заставой вся полегла от ночного ливня, дорожные колеи были полны водой. Табор, стоявший на третьей версте, снялся с места еще затемно, не оживляя залитых дождем костров, и только оставшиеся угли темнели посреди пустого поля. Солнце давно поднялось над мокрым полем, засветились золотыми пятнами купола московских монастырей, прозрачное небо наполнялось чистым голубым светом. О грозе напоминала только узкая полоска облаков, спешащая пересечь горизонт вслед за давно ушедшей тучей. На один из скособоченных стогов сена, сметанных возле маленького лугового пруда, упал с высоты жаворонок. Посидел немного, ероша клювом перышки на груди, затем озадаченно прислушался к чему-то, склонив головку, – и тут же с испуганным писком взмыл в небо. Прошлогоднее мокрое сено зашевелилось, и из него вылезла черная, встрепанная, вся в соломенной трухе голова.

– Тьфу ты, пропасть… – проворчал Илья, когда на него с верхушки стога градом обрушился поток ледяных капель. Поеживаясь, он вылез из сена, кое-как отряхнулся, с хрустом потянулся… и тут же вскочил на ноги как ошпаренный, разом вспомнив все, что случилось вчера.

Сначала они с Настей шли, потом, поглядывая на наползающую тучу, бежали к заставе; навстречу им попалась Варька, которая, вместо того чтобы вместе с братом и его невестой мчаться к табору, вдруг объявила, что неплохо было бы прежде уладить дела в хоре. Илья справедливо возразил, что, после того как он увел почти из-под венца первую солистку, на Живодерке ему никто не обрадуется. Настя его поддержала:

– Бог с тобой, Варька, отец меня сразу задушит! А Митро помогать будет!

– Да не вам же туда идти! Я схожу. А лучше посижу у Фески, подожду, Митро к ночи наверняка сам явится. Поговорю с ним и к вам прибегу.

Поразмыслив, Илья согласился. Варька направилась к городу, они же с Настей успели добежать только до стога сена: дождь хлынул такой, что в табор бы они пришли мокрыми петухом и курицей, а Илье этого вовсе не хотелось. Устроившись рядом с Настей в пахучей сенной пещере, через минуту он понял, что никакой табор ему не нужен и никуда он сегодня уже не поедет, а если догонят, найдут и убьют – плевать…