Симона Вилар - Принцесса викингов

— Ролло… — прошептала она. — Я всегда буду молодой для тебя.

Она сбросила через голову полотняную рубаху. Ребенок исходил хриплым писком. Отвратительный, багровый от натуги червяк!..

— Какое орудие подать, госпожа? — спросила Тюра, глядя на точеные бедра ведьмы с завистливой ненавистью.

— Трехгранный нож.

Твердая рукоять приятно охладила ладонь..

— О великая Хель! — зашептала Снэфрид. — Ты получишь сегодня свое, но меня не тронь. Я отдаю тебе это дитя, чтобы ты не зарилась на мою красу. Мое время еще не пришло, о владычица смерти. Идум, Идум, душа юности, пусть сок твоих дарующих молодость яблок насытит кровь этого ребенка и войдет в меня!..

Она вознесла нож, на миг подняла глаза к потолку и хищно улыбнулась бессильному Богу христиан. Пусть глядит, если ничем не может помешать…

Короткий удар — и слабая жизнь поддалась стали. Тонкий писк, короткая конвульсия — и хруст вспарываемой плоти и хрящей. Сердце еще билось, когда ведьма жадно впилась в него зубами. Чужая жизнь, душа, юная сила должны были войти в нее. Она верила в это, знала, что так и случится, и испытывала острое наслаждение. Нежное, сладкое мясо — его не сравнить ни с одним из изысканных яств. Плотный комочек чужого естества, дающий новую молодость… Внутренности младенца еще дымились в сыром воздухе крипты. Тяжелые капли мерно падали в драгоценную чашу под жертвенным столом…

Старая Тюра приблизилась к жертвеннику и склонилась над тельцем. Однако даже она не умела предсказывать будущее по внутренним органам жертвы и теперь с любопытством и ожиданием глядела на Снэфрид, слизывавшую кровь с рук. Наконец та опустила глаза — и отшатнулась. Безобразная гримаса исказила лицо Лебяжьебелой. Старая ведьма попятилась в ужасе.

Одно и то же! Всегда одно и то же! Отливающий перламутром ком внутренностей лег налево, и только крошечная темная печень лежала по другую сторону тела, а это ясно предвещало полное одиночество… Даже кровь не брызнула в нужную сторону… Так уже бывало не раз, но Снэфрид не желала в это верить…

— Быстрее, быстрее! — торопила ее старая Тюра. — Пока он еще теплый, пока в нем еще есть искра живого!

Да, Снэфрид следовало спешить. Она наклонилась, погрузив лицо в теплое разверстое чрево, умывая его мягкой человеческой требухой, впитывая кожей юность свежей крови. Шея, грудь, живот, ягодицы — асе должно отведать свежей мякоти… В какой-то миг, взглянув в бескровное личико младенца, Снэфрид вздрогнула. В широко открытых глазах без белков застыло выражение недоумения…

— Теперь ты во мне, — почти беззвучно шептала Снэфрид. Звуки стекавшей в чашу крови казались ей слаще песен валькирий. Они значили одно: молодость, сила, жизнь, красота, любовь…

Старая Тюра повизгивала от удовольствия, наблюдая, как ее госпожа омывает себя кровью. Она не желала отстать от нее, кое-что доставалось и ей.

Стук капель прекратился.

— Взгляни, довольно ли там? — в экстазе простонала Белая Ведьма.

Старуха юркнула под стол и сейчас же появилась, держа сосуд с кровью. Снэфрид дрожащими руками приняла его. Ее глаза светились безумием, зубы скалились в потусторонней улыбке.

В этот же миг раздались сильные удары в дверь. Обе женщины вздрогнули и переглянулись.

— Как Орм смеет тревожить меня в такое время? — гневно вопросила Снэфрид. — Да пусть хоть настанет день Рагнарек — никто не смеет чинить мне помехи!

Старуха глядела на нее, выпучив лягушечьи глаза.

— А не Ролло ли это?

Холодом окатило и Снэфрид. Она вся в крови, и повсюду здесь кровь… Что сможет она сказать мужу?

Стук в дверь становился все более настойчивым. Чаша задрожала в руках у Снэфрид. Старуха хоть и была напугана не менее Белой Ведьмы, но сохранила присутствие духа.

— Да хранит нас Урд! Ты все равно должна это выпить, Снэфрид. Я же пойду и узнаю, что случилось.

Зубы у Снэфрид стучали о край сосуда, пока она пила. Кровь потеряла привычный вкус, она глотала ее через силу, давясь и расплескивая на грудь, в то время как расторопная Тюра гасила свечи, присыпала золой огонь в очаге, дабы во мраке нельзя было разглядеть, чем занята здесь супруга правителя Нормандии. Однако она переусердствовала и едва добралась до двери в кромешной тьме.

В эти минуты Снэфрид, не боявшаяся ничего на свете, испытывала настоящий ужас. Мрак подземелья, уплотнившись, вдруг стал сжиматься вокруг нее. Она умела видеть в темноте и постепенно стала различать очертания предметов, и тем не менее ужас не покидал ее. Кровь младенца, сворачиваясь, высыхала на ней, разъедая нежный шелк ее кожи. Она смутно различала детский труп на бронзовом столе перед собой. Внезапно, повинуясь порыву, она схватила его и отшвырнула в сторону, услышав, как он мягко ударился об стену.