Франсин Риверс: Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

«Время пришло!» — подумал он, чувствуя нарастающий гнев. Он узнает то, что ему нужно, и уйдет. И всякий, кто попробует его остановить, горько об этом пожалеет.

Расталкивая стоявших рядом людей, Атрет стал протискиваться вперед, сквозь толпу.

Люди вокруг него восторженно перешептывались.

— Дайте дорогу! Это Атрет. Он идет вперед! — воскликнул кто–то, и те, кто стоял впереди, прекратили петь, повернулись в сторону германца и уставились на него.

— Слава Господу!

Атрет лишь стиснул зубы, слыша усиливающийся вокруг него шум восторга. Даже после десяти лет сражений на арене германец не привык к тому фурору, который неизбежно вызывало в толпе его присутствие.

Серт, организатор зрелищ в Ефесе, который выкупил Атрета из римского большого лудуса, наслаждался реакцией толпы на присутствие самого дорогого гладиатора и не упускал случая заработать на этом немалые деньги. За большие взятки богатых покровителей этот ефесянин приводил Атрета на пиры. Другие гладиаторы наслаждались подобными почестями, стремясь получить все удовольствия, которые им могло дать такое времяпрепровождение, и расслабляясь перед смертью на арене. Атрет ел и пил на пирах очень осмотрительно. Он поставил перед собой цель выжить. Он вел себя сдержанно, не замечая своих хозяев и глядя на них с такой ненавистью и с таким презрением, что многие предпочитали держаться от него подальше.

— Ты ведешь себя, как дикий зверь в клетке! — однажды упрекнул его Серт.

— Таким меня сделал ты и все остальные.

Воспоминания о тех временах только еще больше разозлили сейчас Атрета, пробирающегося вперед, сквозь толпу. Хадасса сказала ему, чтобы он шел к апостолу Иоанну. И все эти глазеющие на него и что–то бормочущие вслед идиоты не помешают ему это сделать.

Гул восторженных голосов тем временем нарастал. Несмотря на свой внушительный вес, Атрет чувствовал, как толпа по–прежнему давит на него. Люди дотрагивались до него, проталкивая его вперед. Он инстинктивно напрягался, отталкивая их от себя. Он ожидал, что они схватят его и захотят разорвать, подобно тем аморате, которые часто преследовали его на улицах Рима, но эти люди лишь прикасались к нему и приглашали выйти вперед.

— Слава Господу…

— Он был гладиатором…

— Я видел его на арене еще до того, как стал христианином.

Люди сзади сомкнулись, и Атрет, поняв, что пути назад нет, почувствовал, как сильно бьется у него сердце. Он очень не любил, когда люди стоят у него за спиной.

— Пропустите его, — сказал кто–то. — Пусть он пройдет!

— Иоанн! Иоанн! К тебе идет Атрет!

Неужели они уже знают, зачем он пришел на это собрание? Может быть, Хадасса каким–то образом сообщила о нем?

— Еще один! Еще один приходит к Господу!

Кто–то снова стал петь, и от голосов поющих, которые теперь окружали Атрета со всех сторон, у него по спине снова пробежали мурашки. Перед ним открылся проход. Он как–то не задумался, почему именно, но пошел вперед, к берегу реки.

В воде стояло несколько мужчин и женщин. Один из них окунался с головой. Другой, окунувшись, поднимался из воды, смеясь и плача одновременно, тогда как другие шли ему навстречу, чтобы обнять его.

Какой–то старик, одетый в старую тунику и подпоясанный полосатым поясом, помогал еще кому–то подняться из воды, говоря при этом: «Ты омыт Кровью Иисуса Христа». Пение становилось все более громким и радостным. Поднявшийся из воды человек быстро направился к своим друзьям, которые окружили его и стали обнимать со слезами на глазах.

Атрету отчаянно хотелось покинуть это место, оказаться как можно дальше от сборища всех этих ненормальных людей.

— Эй, ты! — закричал он старику с полосатым поясом. — Это ты Иоанн? Тебя зовут «апостол»?

— Да, это я.

Атрет вошел в воду, удивляясь, чему так радуются все, кто стоит за его спиной. Серт как–то говорил, что апостол Иоанн представляет для Рима куда большую угрозу, чем все повстанцы и внешние враги империи вместе взятые, но сейчас, глядя на стоявшего перед ним человека, Атрет не видел в нем ничего страшного. Более того, Иоанн вообще казался совершенно неприметным.

Однако Атрет давно научился никогда не судить о чем–либо только по внешнему виду; горький опыт научил его, что человека никогда нельзя недооценивать. Трус порой может оказаться гораздо хитрее самого первого храбреца, а, казалось бы, совершенно беззащитный человек способен иногда нанести смертельные раны. Разве сам он не попал в грязные и лживые сети Юлии?