Людмила Гордеева - Иоанн III Великий. Книга 2. Часть 3

– Стойте, – крикнул архиепископ, – стойте, надо судить, доказать его вину!

Но его голоса уже никто не слушал. Озверевшая толпа молотила Никифорова, вымещая на нем все накопившееся за напряженный месяц зло и свой страх перед будущим. К разъяренной, истязающей посадника кучке плавно приплыл по воздуху передаваемый из рук в руки топор, и вот сверкнуло в воздухе его большое острое лезвие. Народ отхлынул, но тот, кто бил, уже не мог остановиться. Он махал и махал топором, пока от Василия, крепкого и недавно еще совсем здорового мужика, не остались лишь красные куски мяса, перемешанные с обрывками одежды, клоками волос и окровавленными алыми кусками бывшей белой рубахи. Арбузьев, поняв, что убийца разошелся не на шутку, изловчился и перехватил в воздухе из рук этого полупомешанного мужика мокрый, окровавленный топор. А когда тот, не умея и не желая остановиться, кинулся и на самого Арбузьева, дал ему по башке обухом так, что убийца сразу осел и притих. На какое-то мгновение толпа замерла, люди заглядывали через головы друг друга, чтобы увидеть то, что осталось от только что стоявшего перед ними Василия Никифорова, но сознание столь легкой победы и вид крови только раззадорили некоторых заводил, и над толпой разнесся крик:

– Теперь пусть Овин ответит перед народом! Смерть Овину!

Архиепископ с ужасом представил, что может натворить эта страшная толпа, и попытался остановить ее:

– Стойте, не смейте, грешники! – кричал он.

Часть народа послушалась владыку и осталась стоять возле постамента. Но чуть не сотня мужиков, разогретых возбуждением и жаждой мести, тронулась уже с места. Кто-то незаметно, но настойчиво вытянул из руки Арбузьева топор, и уже через минуту его лезвие мелькнуло над удалявшейся оравой.

В это время брат Захария Григорьевича Овина Кузьма скакал верхом на лошади в сторону своего дома. Он стоял на самом краю площади и видел все, что происходило на вече. Схватив привязанного им к забору коня, он помчался предупредить брата о надвигающейся на их дом опасности. Хорошо, что вече проходило на Торговой стороне, а дом Овиных располагался на Софийской, и их разделял длинный Великий мост через Волхов. Сознание надвигающейся беды сжимало сердце Кузьмы, несмотря на то, что сам он не бывал в Москве и не мог отвечать ни за реальные, ни за мнимые преступления брата. Но он понимал, что эти разъяренные люди могут сейчас запросто разнести весь их дом с его хоть и крепкой, но вполне уязвимой оградой, с его прочными дубовыми воротами, которые вряд ли устоят перед натиском сотни озлобленных мужиков и под их топорами. А там под руку попадут и жены, и дети…

Он представил свою милую Арину, сыночка Василия, которые жили вместе с ним в отцовском доме, под одной крышей с братом Захаром и его семьей. «Господи! Хоть бы их-то спасти, хоть бы дом спасти, чтобы не оставить детей беспризорниками», – думал Кузьма, слившись с конем в едином порыве скорее доскакать до дома. Как хорошо, что он отправился на вече верхом, что не полез вперед к вечевой башне, а схоронился незаметно за великокняжеским дворцом, что надвинул свою шапчонку на лицо, чтобы не привлекать к себе внимания. Это Господь его надоумил, слава тебе, Всевышний!

Он с ходу чуть не врезался в ворота и что было сил, не слезая с коня, ударил в них сапогом. И лишь потом нащупал веревку и дернул за нее – колокольчик во дворе тут же отозвался громкими звуками, залаяли собаки. Он продолжал звонить и кричать до тех пор, пока слуги не отворили ворота.

– Где Захар? – закричал он на весь двор.

– Что стряслось? – не спеша, вразвалочку вышел на крыльцо старший брат, одетый в домашний кафтан и старые стоптанные валенки, которые носил дома в прохладную погоду.

– Толпа, убивать тебя идут, срочно! Скрывайся! – прерывистым от волнения голосом проговорил Кузьма, и голос его чуть не сорвался от волнения.

Захар побледнел, по виду брата, да и по сложившимся обстоятельствам он понял, что тот не шутит.

– Запирайте ворота! – крикнул он слугам.

– Какие ворота? – завопил Кузьма. – Да они вмиг снесут и твои ворота, и тебя вместе с ними. Быстро, надевай сапоги, бегом на владычный двор – только там ты сможешь спастись. Если успеешь, если Феофил не выдаст.

Жена Захара, Настасья, уже несла мужу сапоги, ее глаза были полны ужаса. Трясущимися руками Захар прямо во дворе натянул сапоги, слуга помог ему заменить домашний кафтан на служебный. Некогда было выводить и запрягать другого коня или налаживать кибитку, и оба брата уселись вместе на одного, того, на котором примчался Кузьма с веча. У Захара тряслись руки, он с трудом соображал, что происходит. Но Кузьма знал, что делать, он думал об этом всю дорогу.