Александра Девиль: Чужой клад

— Представляю, очень даже представляю лицо уважаемого ментора в эту минуту, — сказал Шалыгин с довольным смехом. — Надеюсь, его гнев уляжется к тому времени, как он приедет в Глухов.

— Думаю, что он еще задержится в Киеве недели на три, а то и дольше. Туда сейчас прибыли сербы, которых полковник Милорадович решил поселить между Бахмутом и Луганкой. Ну а Теплов, разумеется, желает лично поучаствовать в решении таких вопросов.

— Еще бы, без него в Гетманщине и вода не освятится, — усмехнулся Шалыгин.

Со стороны главной аллеи послышались приближающиеся голоса, среди которых Настя уловила и голос Новохатько. Подобрав юбки, девушка стремительно понеслась прочь, дабы не быть уличенной в подслушивании. Отбежав на расстояние, она какое-то время бесцельно бродила по парку, стараясь ни с кем не столкнуться, поскольку ей хотелось побыть в одиночестве. Настя, при всей ее внешней браваде, остро чувствовала любую неловкость в своем поведении и мысленно переживала те слова и поступки, из-за которых попадала впросак.

Вот и в этот раз она злилась на себя и краснела, представляя, как посмеется господин Томский над подозрениями глупой провинциальной барышни. Но кто бы мог подумать, что этот франт — не только столичный гость, но еще и ученый! Настя всегда испытывала особое уважение к людям, преуспевшим в науках и искусствах. До четырнадцати лет, пока живы были дед и бабка по материнской линии, она часто и подолгу гостила у них в Переяславле, где был знаменитый коллегиум, в котором обучались люди из разных городов. В те годы там учился и Михаил Херасков, с семьей которого дружили старики Флештины. Настя тоже пыталась проникнуть в стены коллегиума и послушать какой-нибудь ученый диспут, но девочек туда не принимали, и ей приходилось довольствоваться домашними учителями и чтением книг. Когда родители возили ее в Киев, она выбирала там места для прогулок обязательно возле здания Академии, завидуя студентам и желая в такие минуты превратиться в существо иного пола.

Родители, особенно мать, не перечили Настиной склонности к наукам и при любой оказии привозили ей «Петербургские ведомости» и французские газеты. Оттого-то Настя знала, кто такие Ломоносов, Сумароков, Татищев, Шумахер и многие другие. Она не упускала случая поговорить об ученых людях с Шалыгиным. И, будь свидетелем ее глупой ошибки только Иван Леонтьевич, она бы не особенно смущалась, ибо, уважая его, не чувствовала рядом с ним ни малейшего волнения. Но одно дело — Шалыгин, маленький, щуплый, с уныло нависающим над губой толстым носом, а совсем другое — этот высокий и стройный «варяг», которого Настя даже могла бы назвать красавцем, если бы не заимела против него странного предубеждения. От этого Дениса Томского словно исходила невидимый опасность, которую Настя ничем не могла объяснить.

Интересно, а как сама она выглядит в глазах «варяга», особенно после своего конфуза с подозрением в убийстве? Раздумывая над этим, Настя не заметила, как подошла к гетманскому дворцу. Остановившись на некотором расстоянии, привычно полюбовалась его красотой. Это трехэтажное каменное здание с колоннами служило местом паломничества для жителей маленького города, приподнявшего невысоко от земли свои соломенные, камышовые и деревянные крыши. Даже когда в Глухове не было гетмана с сопутствующими ему балами, охотами и театрами, дворец ясновельможного сам по себе являл для обывателей театр. Построенный в классическом стиле, дополненный с двух сторон каменными зданиями поменьше, окруженный английским парком, он днем гордо сиял на солнце, а вечером светился расточительным обилием огней («Иллюминацию устроили», — говорил знаток иностранных слов Шалыгин). Когда Настя в первый раз увидела этот дворец, смотревшийся в Глухове как драгоценный аграф на сером платье простого селянина, она вдруг подумала о недолговечности такой случайной, не укоренившейся красоты…

Повернув в сторону от дворца, Настя подошла к маленькому прудику, где бил ключ, и наклонилась попить воды. Мельком взглянув на свое отражение, вспомнила, что до сих пор не привела в порядок волосы. «Мало того что наговорила глупостей, так еще и предстала пегой, как кобыла. Ну уж и мнение будет обо мне у этого столичного франта!» Девушка плеснула воды на свои горячие от стыда щеки и быстро побежала к выходу из парка, желая поскорее попасть в дом брата, где она остановилась по приезде в Глухов.

Но ей не удалось без дальнейших конфузов добраться домой. Вначале Настя вынуждена была остановиться, услышав близкие голоса Шалыгина и Томского. Друзья приближались ко дворцу со стороны фасада и тем самым преграждали ей путь к воротам. Она стала пятиться за угол, но собеседники, как назло, тоже направлялись в эту сторону. До Насти долетели слова Томского: