Галина Губайдуллина - Властелин Нормандии

Вошли в самое старое здание. Рыцари, звеня доспехами, кольчугой и мечами, проходили по коридору между малюсенькими комнатушками – кельями, такими низкими, что казалось, будто камни наваливаются на душу. Мимо сновали десятки не замечающих друг друга людей в рясах. От многих несло трудовым потом: монахи работали в поле наравне с крестьянами. И Роберт подумал, что никакими благовониями не истребить эту вонь.

–У нас в монастыре проживает ныне тысяча монахов,– похвастал скрипторий.

Граф остановился у дверей одной из келий и прислушался. Оттуда доносились то вопли, то страстные мольбы.

–Любовь во мне убей, о, Всемогущий Боже! Как проникает это чувство через толщу стен? И почему ты разрешаешь ей томить меня даже здесь, в монастыре? Ведь я уже монах…Я думал, что в стенах священных забуду я мирские радости и суету…Но почему любить любимую – великий грех? Ты – божество, ты должен помнить обо всех и обо всём, так почему ты, как человек, творишь ошибки и просчёты? А добродетельность свою ты шлёшь богатым, не замечая нищету и скорбь простых людей! А, может, ты предназначен для богатых, ведь только лишь они способны дань высокую платить?.. Воспоминанья о былом хотел бы я убить…они тревожат и зовут в пучину, в бездну чувств, желая захлестнуть.

–Не знал, что вы репетируете сирвенты для сцены,– удивлённо проговорил граф.

–Нет, сеньор, церковь не занимается лицедейством,– потупился писарь.

Роберт толкнул дверь, она пронзительно заскрипела ржавыми скобами.

Монах оторвал взгляд от распятия и оглянулся. Миловидный блондин, такой же юный, как де Эслуа.

Странствующий рыцарь грозно выругался и упрекал:

–Если ты не мыслишь себя без девки, о которой льёшь слёзы, какого чёрта ты припёрся в монастырь?

–Она вышла замуж за состоятельного купца-еврея, тогда как я обедневший маркиз.

–А, да ты – Юланд де Равале из Шербура! Ты бросил замок на попечение старых родителей и брата с придурью. О службе мне, сюзерену, видно, забыл. Или этот долг для тебя даже не второстепенен, а вовсе исчез из твоей пустой головы?

–Я хочу обо всём забыть…

–А свою возлюбленную, своего злейшего врага забыть не пробовал?

–Пытаюсь…

–Скорее ты пытаешь себя…Надо быть идиотом, чтобы думать, что мысли и воспоминания можно оставить за воротами обители.

Молодой затворник отвернулся.

Де Эслуа препроводили к аббату Адаму.

Недюжинного роста, широченный в плечах, аббат в тёмной рясе сидел за простеньким письменным столом с сажными чернильницами и перьями в них. Перед ним лежала раскрытая книга. Стены были расписаны библейскими темами, каменные скульптуры ангелов украшали углы. Несколько больших шкафов с кожаными книгами (пергаментами), новыми и трухлявыми, повсюду между ними бесчисленные свитки, были здесь даже папирусы и глиняные таблички.

–Почему нас не привели к епископу?– выказал недовольство граф, когда слуга Клод, расторопный парень, закрыл за последним оруженосцем тяжёлую, окованную дверь.

–Епископ занят,– смиренным тоном, нараспев отвечал ему аббат.

–Я привёз оброк и ренту, что задолжал я и мои вассалы, но обозы ещё не подошли,– доложил гость.

–Наконец-то Бог вразумил сих величественных мужей,– взвыл опять священник тягучим тоном,– Да пошлют вам небеса долгие годы в благоденствии.

–Обоз отстал, мы с дороги давно не ели,– намекнул Роберт.

–Я распоряжусь, братья мои, чтоб вас накормили, но разносолами удивить не могу, монахи недавно дали обет внеочередного поста, дабы показать слабой плоти, что душа главнее.

На лицах рыцарей отразилась кислая мина, которую аббат с ухмылкой прочитал: «Вот жадина».

–Разве не ошибка тратить драгоценные дни на пост, моления и ущемления желаний плоти? Что тебе это даёт?– вопрошал раздосадованный граф.

–Я постиг смирение. Я счастлив, когда мой разум постигает Бога. Моё сознание свободно в монастыре, оно не ощущает никаких стен. Жить в распутстве – великий грех, сын мой.

–Святой дурак, ты много в жизни пропускаешь,– сорвалось с губ высокородного юноши.

–Боже, спаси его заблудшую душу,– возопил для приличия аббат Адам, он продолжал обличать графа,– Во всех уголках земли Франкской только и говорят, что о твоих зверствах.

–Я нападаю на соседей, что грабят моих крестьян, на тех, кто обижает моих вассалов.

–Зачем брать на себя миссию Бога карать?

–А что делать, если расплата запаздывает?

–Возмездие неотвратимо настигнет, если не его, то его детей и внуков.