Юлия Лангровская - Александро

– Должны, ваше сиятельство, – мальчик смотрел на графа прямо, ничуть не робея, говоря ему «должны».

– Пусть так! А ты мне не нравишься, малец.

– Почему, ваше сиятельство?

– Ты слишком смазливенький. Детям нельзя быть такими.

– А какими же можно, ваше сиятельство?

– Черт возьми, гаденькими! Дети на то и дети, чтобы быть гаденькими! Потому то я их и не выношу! Впрочем, как и бабье население! И уж конечно, терпеть не могу девчонок! Ладно, пошли все прочь! Прочь! И ты тоже! Я устал! Ей-богу, иногда даже любимое развлечение утомляет!

И в то время как Корнелий толкал всех обратно работать, граф велел унести себя в покои, раздеть и уложить вздремнуть.

Часа через три он поднялся и позвал лакея.

– Позови ко мне моего писаря. Я должен освободить его на неделю, но это только с завтрашнего дня. А теперь он мне понадобился. Живее! Я не люблю долго ждать!

Лакей выбежал, стремясь скорее исполнить волю хозяина, и уже через десять минут писарь предстал перед стариком.

– А твой сыночек похож на тебя! – граф отметил про себя те же синие глаза и тонкие, выразительные черты лица. – Тебе сколько лет?

– Пятьдесят два, ваше сиятельство.

– А жене?

– Сорок восемь, ваше сиятельство.

– Сын единственный?

– Единственный, ваше сиятельство.

– Сколько лет женат?

– Тридцать, ваше сиятельство.

– Тридцать лет женат? Я не ослышался?

– Нет, господин.

– Все на одной и той же?

– Да, господин!

– Чего же сыну только шесть? Вы могли бы уже иметь такого внука!

– М-м… – мужчина явно смутился.

– Что ты мычишь? Почему сыну только шесть?

– У нас должен был быть и раньше ребенок, но…

– Что?

– Мы потеряли его.

– Как так?

– Жена неудачно увернулась от плетки вашего прежнего надсмотрщика, когда работала в поле и…

– И?

– И упала на бревно, лежащее поблизости. В тот же день у нее случился выкидыш.

– Сколько лет назад?

– Как раз, около тридцати.

– Жаль сына?

– Конечно! Только, это был не сын.

– Что? – вскочил граф. – Девчонка?!

– Да, господин.

– Ну, тогда, к черту ее! Этих баб и так хоть пруд пруди!

Писарь побледнел и опустил голову с затуманенными глазами. Потом граф успокоился и продолжил:

– А чего же потом ждали почти четверть века?

– Ну…

– Что?

– Понимаете, хозяин, когда случается выкидыш… потом часто уже невозможно иметь детей… но, к счастью, жена лечилась много лет и вот, как видим, удачно.

– Вполне удачно. Но… ладно, отвлеклись мы с тобой. Я то тебя совсем не для того позвал, чтобы слушать о бесплодии твоей жены! Итак, за дело!

– За дело, хозяин, – обиженный голос писарь тщательно скрыл.

Граф снова устроился поудобнее в кресле, сложил на огромном пузе короткие, жирные руки, прочистил горло и спросил:

– Знаешь, что у меня имеется племянник?

– Знаю, ваше сиятельство.

– А знаешь, как он живет?

– Знаю, господин.

– И знаешь, что у него пять девчонок?

– Знаю. Вы же меня уже об этом спрашивали.

– Ах! Я забыл. Ну, ладно. Так вот, слушай.

– Слушаю, господин.

– Известно тебе, какую неприязнь я питаю к противоположному полу?

– Известно, господин.

– Потому то я и не женился никогда! – и он загоготал, оглушая своим смехом всю комнату. – Так вот! Поскольку род наш, само собой, разумеется, умирает, ибо не девчонки же эти станут его продолжать, то, стало быть, я решил так распорядиться: поскольку мне уже идет девяносто третий годок, хотя я и сожалею об этом, но жить вечно, не дано никому, я решил оставить завещание. Для этого тебя и позвал.

– В чью же пользу завещание, мой господин? В пользу вашего племянника?

– Вот еще! – граф вскочил, как вскакивал всякий раз, когда бывал чем-то возмущен.

– А в чью же?

– Мой племянник уже давно потерял всякое право на наследство. Еще раньше моему брату следовало выгнать его из дома, да помешанный почти ничего и не соображал. Ладно! К черту его! Я говорю, что он ни копейки не заслуживает! Во-первых, потому, что женился на уличной девке, а во-вторых, потому, что он и не мужчина вовсе! Где это видано, чтобы у мужчины сплошные девки рождались! Позор! Из-за этих гадюк весь наш род прекратится! Я ничего ему не оставлю! Пусть так и живет, как простой батрак! Но ты, Антон, спрашиваешь, в чью пользу я оставлю все свое богатство? Изволь! Я отвечу. В пользу церквей.

– Церквей?! Ваше сиятельство собирается передать все духовенству?!

– Почему бы и нет? Тогда я, хоть буду, спокоен в ином мире, ибо за меня будут ежечасно молиться.