Жюльетта Бенцони: Три господина ночи

С силой, которой никто бы в ней не смог предположить, синьора Фарузи схватила орущего мальчика и засунула в ящик. Потом, не обращая внимания на его вопли, женщины опустили крышку.

Малыш Джакомо, запертый в темном ящике, перестал кричать, сжался в комочек и, ни жив ни мертв, стал ждать нападения неведомого врага. Но ничего не произошло, если не считать того, что раздался оглушительный шум, в котором смешались пение, крики, мяуканье, топот ног, звон тамбурина, плач и даже хохот. Слушая этот дьявольский концерт, мальчик лихорадочно припоминал обрывки молитв: он не сомневался, что попал в ад! Но звуки были такими разнообразными, что он поневоле стал прислушиваться и понемногу забыл о страхе. Все происходящее было похоже на представление в приюте умалишенных…

Когда крышка наконец поднялась, ребенок увидел, что ведьма из серой стала красной, как кирпич, и обливается потом, зато румяное лицо его бабушки сделалось зеленовато-желтым. Она едва держалась на ногах и судорожно нюхала соли из флакончика.

— Смотрите! — торжествующе провозгласила ведьма. — Кровь уже не идет!… Мы на верном пути.

Не теряя времени даром, она подхватила мальчика, уложила его на свою жалкую постель и, окружив ее горшочками с раскаленными углями, стала бросать туда травы и зерна. Вскоре комната наполнилась ароматным дымом.

— Дыши! — приказала она. — Дыши глубже!

Затем, сняв с полки белый фаянсовый горшочек, она зачерпнула оттуда густую мазь и принялась осторожно втирать ее в виски и затылок ребенка. Положив немного мази в другой, меньший горшочек, она вручила его синьоре Фарузи.

— Делайте каждый вечер то, что я делала сейчас, до тех пор, пока мазь не кончится. Его ум проснется…

Тем временем ребенок уснул, да так глубоко, что пришлось позвать одного из гондольеров, чтобы отнести его в лодку.

Проснулся мальчик только на следующий день, в своей комнатке на Рио-Сан-Самуэле, и ему показалось, будто он видел страшный сон.

Тем не менее с этого дня он совершенно переменился, и позже, считая, что в это утро он по-настоящему родился на свет, Джакомо Казанова напишет: «До восьми с половиной лет я оставался слабоумным…»

Однако слабоумие вовсе не было распространенным в семье изъяном, и его родные умели устраиваться довольно ловко. Родители, Гаэтано Казанова и Дзанетта Фарузи, были четой обаятельных итальянских комедиантов, беспечных и легкомысленных, но одаренных живым умом, музыкальных и жизнерадостных.

Гаэтано родился в Парме. Когда ему шел двадцатый год, он влюбился в немолодую актрису по прозвищу Фраголетта 2, поступившую в городской театр. Несмотря на возраст, эта дама была достаточно привлекательна для того, чтобы Гаэтано потерял голову и, пылая безумной страстью, последовал за любовницей, когда та из Пармы перебралась в Венецию, где должна была выступать в театре Сан-Самуэле.

А там, приходится признаться, нежные чувства вскоре иссякли. У Гаэтано, занятого в маленькой роли, свободного времени было более чем достаточно, и он занялся сравнениями, которые оказались далеко не в пользу его подруги. В Венеции было полным-полно хорошеньких юных девушек, одна другой лучше, и среди прочих — прелестная дочка башмачника Фарузи. Его мастерская находилась рядом с театром, и актрисы — королевы, императрицы и танцовщицы — частенько забегали к нему починить котурны или подклеить подметки своих туфелек.

Дзанетте едва исполнилось шестнадцать лет, а Гаэтано был красивым малым. Любви их угрожала, с одной стороны, бешеная ревность Фраголетты, с другой — гнев папаши Фарузи, намеревавшегося выдать дочку за серьезного человека. Чтобы избежать того и другого, влюбленные решились на побег, с тем чтобы потом спокойно пожениться где-нибудь подальше от Венеции.

Когда, по прошествии нескольких месяцев, они вернулись обратно, все такие же влюбленные, но заметно обнищавшие, Дзанетта была беременна, и это обстоятельство заставило семейство Фарузи все им простить. Произошла трогательная сцена примирения из тех, какие так хорошо удаются итальянцам.

Малыш, которого они ждали, а это как раз и был Джакомо, появился на свет 2 апреля 1725 года. В каком-то смысле своим рождением он дал свободу своей матери: в Дзанетту, едва она обрела прежнюю стройность, вселился бес театра, и она вслед за супругом устремилась на подмостки, оставив ребенка на попечение своей матери.

Чета имела успех и продолжала жить на бегу. В Лондоне Дзанетта родила второго сына, потом еще четверых детей, овдовела, перебралась в Германию, в Дрезден, где пленила разом и театральную публику, и самого курфюрста, и в конце концов так и осталась жить в этом красивом новом городе, подарив матери дом на улице Комедии, где та, как могла, растила слабого здоровьем первенца.