Лора Бекитт: Аромат лотоса (сборник)

– Урсуле я помогу, это несложно. Надеюсь, ее новый избранник достойный человек?

Анри улыбнулся.

– Да. Если не считать того, что он англичанин.

– Думаю, с этим не будет проблем. Он военный, а в этом случае брак заключается очень быстро и просто. А вот ваше дело… – Безнадежно?

– Безнадежных дел не бывает – такова жизнь, а лучше сказать, практика. И все же я бы не советовал рисковать. Вам несказанно повезло, Анри: вы избежали галер, каторги, ранней смерти и бог знает чего еще! У вас есть документы… – Они не настоящие.

– Уверяю вас, сотни людей в нашей стране живут по подложным документам много лет, едва ли не всю жизнь!

– У меня есть дочь, наверное, будут еще дети, что я смогу им дать?

– Самого себя. Здорового и невредимого. – Жак Верне перевел дыхание. – Поймите, такие процессы тянутся годами. Наше правосудие не любит признавать свои ошибки. Живых свидетелей мы не найдем. Гастон Друо наверняка бежал или сбежит. Полгода назад дела компании Восточной Индии были подвергнуты большой проверке, многих служащих уволили, а иные, предчувствуя разоблачение их темных дел, уволились сами. Конечно, если вы дадите этому делу ход, вас не отправят на галеры, во всяком случае до объявления окончательного приговора, но парижская тюрьма тоже не райское место! Вы можете просидеть там много лет и не дождаться оправдания, тем более что вы хотите слишком многого – полностью снять обвинение, восстановить вас в правах дворянства, не осуждать за побег, который был совершен вами в Пондишери, и простить вам въезд в страну по фальшивым документам!

– Все, чего я хочу, справедливо. Да, я подписал признание, но меня жестоко пытали, я просто не выдержал. Я подам прошение королю.

Жак Верне покачал головой и с иронией произнес:

– О да, королю! Месяц назад в Париж вернулся Дюпле, бывший губернатор Пондишери. Что бы там ни говорили, он многого добился. Сформировал регулярную армию сипаев, выдвинул идею создания колониальной империи. А сейчас в его адрес звучат только обвинения. Он тоже написал прошение Людовику XV, но не получил ответа. И не получит. А легендарный адмирал Лабурдонне [50], единственный, кому удалось завоевать оплот англичан в Индии – Мадрас? В сорок восьмом году соперники сумели обвинить его в предательстве, и лишь спустя три года друзья адмирала добились пересмотра дела. Парижане называли его французским мстителем и жертвой зависти. В конце концов его оправдали, но он вышел из тюрьмы неизлечимо больным и вскоре умер.

– Вы отказываетесь меня защищать?

– Нет. Просто предупреждаю, чем это может закончиться. Все, что у нас есть, это письменное признание Луизы Гранден. Да еще свидетельства ее дочери. Возможно, этого будет достаточно. Но я думаю, что, скорее всего, – нет.

Анри упрямо мотнул головой.

– Неважно. Я готов к борьбе. А Тулси согласна ждать.

– Не боритесь и не ждите. Счастье у вас в руках, не испытывайте судьбу. Она может отомстить. Оставайтесь Эмилем Мартеном. Это не так страшно, как вам кажется. К тому же у вас есть деньги.

– Не хочу. И это не мои деньги; их мне дали отец Тулси и тетка ее первого мужа. Долг заставляет меня вернуть им эту сумму.

Жак Верне долго молчал, осмысливая сказанное.

– Вам так дорого ваше имя?

– Да. И честь дворянина.

– Едва ли вы сможете передать свое имя сыну, если он появится на свет. Конечно, если ваша индианка примет христианство и вы обвенчаетесь…

– Тулси ни в чем мне не откажет. Она и без того немало для меня сделала. Противопоставила себя всему и всем! Она не понимает, какие преграды рухнули в ее душе за время нашего знакомства! Так что с этим лучше подождать.

– Что ж, Анри де Лаваль, – Жак Верне тяжело поднялся с места. – Подумайте до завтра. И если останетесь тверды в своем решении, приходите снова. И помните: обратного пути не будет.

Когда Анри вернулся в дом мадам Рампон, Тулси спала. Ее лицо выглядело усталым, но светлым. Лежавшая рядом Амала уже проснулась, но не плакала, а шевелила маленькими смуглыми ручками и таращила на Анри большие темные нездешние глаза. Молодой человек осторожно взял ребенка на руки и поцеловал.

Тулси права: порой в душе человека живут такие желания, которые невозможно уничтожить, как нельзя повернуть реку вспять. Да, Амала может вырасти без него, но если он завещает дочери мужество жить так, как велит сердце, смелость чувств и стремление оставаться прямым и честным и в тайном, и в явном, этого будет достаточно.

1757 год, Париж, Франция