Ньевес Идальго - Черный Ангел

Негодование Карлоты приближалось к опасной черте: девушка была на грани ярости и даже

угрожала разорвать помолвку.

— Мигель, ты обращаешься со мной как с ребенком.

— А ты и есть ребенок, вот я и обращаюсь с тобой именно так.

— Но мне так нравились эти вещи!

— Ради бога, Карлота, — Мигель обнял ее за плечи, — подумай немного. Ты купила, по меньшей

мере, двадцать комплектов столового белья, шесть сервизов и больше дюжины столов. Может, скажешь мне, где ты думала разместить всё это?

— Столики были китайские.

— Ради Христа, да будь они хоть с края света!

Карлота присмотрелась к цвету глаз Мигеля, превращавшихся в зеленый полыхающий огонь

всегда, когда он по-настоящему злился. Скрепя сердце, девушка смирилась с поражением. Ее личико сморщилось как у ребенка, готового заплакать.

— Но у нас не хватит посуды, чтобы принять гостей, которые придут на нашу свадьбу.

— О, Дева Мария! — еле слышно простонал Мигель, пятясь назад. Иногда Карлоте удавалось

вывести его из себя своими капризами.

Девичьи руки обняли его торс и теперь ласкали спину, но эти нежные заигрывания не разгладили

насупленных бровей мужчины и не смягчили его досаду. Мигель продолжал стоять все в той же напряженной позе. Девушка вела себя паинькой, казалось, она и мухи не обидит. Карлота была существом ветреным, но необыкновенным, и могла свести с ума, если того хотела. Мигель тихо рассмеялся, снова придвинулся к невесте, обнял ее и наклонил голову, чтобы поцеловать. Он нашел ее полуоткрытые теплые и сладкие губы. В Карлоте было обаяние, призывающее подчиниться ее женственности, а Мигель, даже поддавшись ярости, тоже был уязвим, и не мог сопротивляться ее ласкам. Они были заняты только собой, целиком растворившись друг в друге, а потом девушка слегка отстранилась и вздохнула.

— Я люблю тебя, Мигель.

— Я знаю, змейка.

— А ты? — спросила Карлота, впившись взглядом своих бездонных, цвета кофе, глаз в его глаза. –

Ты любишь меня, Мигель?

— А ты как считаешь, стал бы я жениться на тебе, будь все иначе?

Карлота уткнулась лицом в грудь мужчины и не смогла увидеть, как на его лице отразилось

чувство вспыхнувшей вины. Мигель ничего не ответил, потому что не любил ее, вернее, любил, но не был влюблен. Он хотел сделать Карлоту своей женой, потому что был уверен, что рядом с ней сможет обрести покой, которого лишился, уехав из Испании, и который с тех пор искал. Мигелю нужна была жена, дети, домашний очаг. Он уже купил небольшую усадьбу, граничащую с поместьем, и собирался в честь матери назвать ее “Марианой”. И все это благодаря щедрости и поручительству дона Альваро. Пока дом был не более чем кучей балок и наполовину возведенных стен. До окончания строительства молодые продолжали бы жить в “Красавице Росите” вместе с дедушкой Карлоты, но совсем скоро у Мигеля появился бы свой собственный дом и земля, на которой он станет трудиться. Этого он хотел больше всего на свете, и сейчас был убежден, что все идет именно так, а не иначе. Однако судьба подготовила Мигелю иные перемены, более жестокие, чем изгнание из страны. Дверь в гостиную с грохотом отворилась, и вбежал Диего с побагровевшим лицом.

— На нас напали!

— Напали? — переспросил Мигель. — Кто?

— Английские пираты! — ответил Альваро де Рекехо, вошедший следом за Диего. Он был бледен как

мертвец, а лицо его выражало неподдельный страх.

Не медля ни минуты, мужчины собрались уходить. Мигель вооружился сам и раздал оружие

нескольким работникам, которых удалось собрать, включая тех, кто строил его будущий дом. Несмотря на протесты Карлоты, Мигель приказал ей ни под каким видом не выходить из поместья и оставил несколько человек в резерве для защиты женщин и детей. Он и слышать не хотел о том, чтобы дон Альваро ехал вместе с ними и, вскочив на коня, вместе с братом поскакал в город. Теперь Маракайбо был их родным домом, местом, радушно принявшим их, и они должны были ногтями и зубами защищать его. Де Торресы никогда не пренебрегали своими обязанностями. Поспешный отъезд помешал Мигелю заметить, что Карлота ехала за ними чуть поодаль.

По городу ползли разные слухи, и сеялась паника. Английские корабли взяли порт в осаду и

палили из пушек по стенам маленьких защитных сооружений. Отовсюду слышались крики и стоны. Горели целые дома, и возбужденные толпы людей лихорадочно метались из стороны в сторону, плохо понимая, как им спастись от ужаса и неминуемой смерти. Некоторые в спешке грузили свои пожитки в повозки или просто навьючивали лошадей.