Лёля Фольшина - За кремовыми шторами

Случай представился неожиданно – скончалась дальняя кузина бабушки Львова, отписавшая именно ему свое имение в Тверской губернии. Старый князь Аркадий Павлович хотел его тут же продать, даже покупателя сыскал, но поручик неожиданно воспротивился и, испросив отпуск, поехал осматривать новые владения.

Усадьба Павшино зрелище являла весьма убогое – господский дом требовал ремонта, один из флигелей вовсе развалился, второй же был более-менее пригоден для жилья.

Дохода имение приносило немного, но средств, имевшихся у князя, достало на то, чтобы привести усадьбу в порядок, нанять управляющего, и через год-другой дела Павшина даже пошли в гору. Но не это волновало князя – главное, у него появилась возможность, не вызывая слухов, наведаться к Шервинским на правах довольно близкого соседа – их усадьбы разделяли каких-то десять верст – познакомиться, а затем и подружиться с графом и стать в Малино частым и желанным гостем.

Каких-то особых знаков внимания князь графине не оказывал, оберегая ее репутацию, но была у них одна общая тайна – несколько романсов, которые когда-то пел совсем юный князь Львов Дашеньке Запольской… Эти романсы словно связывали их с прошлым, с юностью, с любовью, с так и нерастраченной нежностью, с тем временем, когда были надежды на счастье, и когда все могло быть иначе. Пел он тогда и «На заре ты ее не буди» Варламова-Фета, и несколько вещей Алябьева на стихи Пушкина, но была одна вещь, которую Дарья Александровна любила особенно – романс Кольцова «На заре туманной юности». Вернее, не то чтобы любила – он ей всю душу наизнанку вывернул, еще впервые как услышала. Тогда ничто не предвещало Дашеньке ее нынешнего положения, все казалось радужным и прекрасным, князь должен был вскорости посвататься… И вот как-то вечером на веранде их имения, прощаясь перед отъездом (Dolly уезжала в столицу, ей предстоял последний год в институте, а сам Львов возвращался в полк), Павел Аркадьевич вдруг запел:

На заре туманной юности

Всей душой любил я милую:

Был у ней в глазах небесный свет,

На лице горел любви огонь.

Дашенька уже слышала эту вещь, и слова ей показались какими-то странными, недобрыми, а в устах любимого зазвучали пророчески, предвещая разлуку и скорбь. Особенно слова

Не забыть мне, как в последний раз

Я сказал ей: "Прости, милая!

Так, знать, Бог велел – расстанемся,

Но когда-нибудь увидимся…"

Они потом несколько дней не давали ей покоя. Дашенька гнала прочь дурные мысли, но, приехав на Рождество домой, узнала, что просватана, и венчаться будет как только выпустится. Она тогда несколько ночей плакала в подушку, но перечить отцу не посмела.

Граф оказался добрым человеком, приятным собеседником, особенно своим обществом Дарье Александровне не докучал, об умерших малютках горевал вместе с нею, и, наверное, даже любил chère Dolly, но ее собственное сердце оставалось рядом с ним холодным и пустым. Поцелуи мужа не заставляли сердце стучать сильнее и кровь быстрее бежать по венам, ласки его не были ей ни приятны, ни противны, они просто не вызывали никаких ощущений. Годы шли, жизнь утекала, как песок меж пальцев – тихая, спокойная, унылая, бесчувственная…

Когда неожиданно в Малино появился Львов, Дарья Александровна сначала испугалась, потом смутилась, потом обрадовалась. Его появление всякий раз вызывало в ее душе томление юности, грусть о несбывшемся и надежды на то, что еще что-то может быть. Потом, когда-нибудь…

Родственницу мужа Сашеньку Золотареву графиня не то чтобы не любила, напротив, она относилась к сироте сочувственно, даже старалась устроить ее судьбу, но та неожиданно выбрала предметом увлечения местного предводителя – вдового и в летах, а он своим вдовством вовсе не тяготился и явно не торопился снова под венец, предпочитая общество дам легкодоступных. Сашеньке же надо было выйти замуж в самое ближайшее время – на Пасху ей минуло девятнадцать, красотой и умом девушка не блистала, да и приданого особо большого Шервинские за ней дань не могли. И вот нынче поутру между графом и Dolly состоялся весьма неприятный для последней разговор – граф просил супругу поговорить с князем Львовым, на которого, как он заметил, она имеет некое влияние, чтобы тот женился на Сашеньке. Доводов в пользу этого брака Шервинский приводил достаточно, и умом понимая, что муж в чем-то прав, сердцем Дарья Александровна не могла смириться с тем, что потеряет любовь своей юности.