Жюльетт Сапфо - Египтянин. Путь воина

Токсарид улыбнулся в чёрную, как уголь, курчавую бороду:

– Наверное, это потому, что прежде ни одна из них не сумела завладеть тобой.

Ренси покраснел от смущения, поняв, что грек о многом догадался.

А Токсарид взял его под руку, как будто они были давними друзьями, и продолжил говорить своим низким голосом:

– У нас скульпторы воспевают красоту женщин, воплощая её в камне. А за то, что они отдают эту красоту людям, их самих прославляют. Если твоя статуя Фаиды в образе нимфы, – хотя она больше похожа на Афродиту, – прославится среди ваятелей, ты станешь знаменит, как того заслуживаешь.

– Я не ваятель женщин, – снова возразил Ренси. – К тому же, в моей стране нет понимания женской красоты, которая служила бы для создания изображений богинь. Всё в египетской скульптуре – и величественные статуи богинь, и изваяния смертных женщин в усыпальницах – подчинено канонам.

– Нет, мастер Ренси, не всё! Ты ведь сам сказал, что в своей работе не приемлешь слова «канон».

И глава милетских греков, и оставшийся безвестным в истории мастер из Саиса, если бы смогли прозревать будущее, удивились бы, узнав, что тысячелетия спустя основные принципы скульптуры египтян (наряду с такими элементами архитектуры, как львы и сфинксы) будут заимствованы греками, а через них – восприняты европейским искусством.

– Беда в том, что я родился слишком рано. Или… слишком поздно, – с печалью в голосе ответил греку Ренси.

– Разве в прошлом египетского искусства было время, когда канонам перестали подчиняться? – удивился Токсарид.

– При фараоне Эхнатоне 11 11 Эхнатон – Аменхотеп 4-й, фараон-реформатор, учредивший культ солнечного диска – Атона, на шестом году своего правления взял имя Эхнатон – «Угодный Атону»; один из самых известных фараонов Др. Египта, которого называют «изобретателем монотеизма». , когда египетское небо опустело, – начал отвечать Ренси, понизив голос: даже по прошествии веков имя царя-еретика не допускалось поминать всуе. – Там не осталось места никому, кроме Бога-Солнца, Атона. Фараон-бунтарь уничтожил не только культы старых богов, но и привилегии их многочисленных служителей – жрецов. А его отказ от почитания старых богов при своём дворе повлёк отказ от вековых традиций в искусстве. Прежде в образе богов, украшенных, с торжественной осанкой, изображались фараоны, сами почитавшиеся за богов. Эхнатон же стал первым фараоном, которого стали изображать в естественном виде со всеми далеко не всегда привлекательными особенностями строения его головы и туловища. И чем резче подчёркивали мастера особенности телосложения царя, чем меньше его изображения походили на старые, отвергнутые, тем больше они нравились фараону. Строго говоря, от прежней величавой размеренности и тщательности почти ничего не осталось: людей и даже животных стали передавать в стремительном движении.

Токсарид слушал Ренси, не скрывая изумления.

– Я читал наставления великого мастера и «начальника скульпторов» Тутмоса, который работал при дворе фараона в Ахетатоне 12 12 Ахетатон – новая столица царства, построенная Эхнатоном; сейчас город известен как Тель аль-Амарна: в истории период правления Эхнатона принято называть Амарнским или Амарна. , – продолжал ваятель, всё больше воодушевляясь своим рассказом. – При нём скульпторы отошли от канонов и делали портреты по гипсовым маскам, снятым с живых и мёртвых людей. Сам Тутмос, создавая изображение царицы Нефертити, работал с натуры.

Ренси умолк на мгновение, и его молодое скуластое лицо с глубокими карими глазами, оттенёнными длинными ресницами, снова показалось греку печальным и задумчивым.

– К сожалению, от храмов Ахетатона ничего не осталось: камень за камнем их разбирали, пока они не исчезли в стенах позднейших построек. Но камень – не папирус, чтобы терять запечатлённое. Мне посчастливилось видеть рельефы фараона Эхнатона. Они необыкновенны, они восхитительны! Я видел фигурки людей: они двигались, метались, жили – они не знали покоя! У них как будто не кровь текла в жилах, а растаявшие солнечные лучи; эти люди, истинные дети Солнца, были готовы пылать и сгорать! – говорил Ренси, и голос его снова звенел от волнения. – Вот тогда я ясно осознал, что в скульптуре – самом великом из искусств – призвание моей жизни. Я понял, что стану мастером скульптуры, одним из лучших…

– Если тебе интересно моё мнение, ты стал самым лучшим. По крайней мере, здесь, в Саисе.