Егор Уланов - Тунисские напевы

– Я отсюда, но моя мать пленница из-за моря, поэтому я не арабка и не туниска.

– А давно здесь?

– Да с год.

И так девушки немного помолчали, а потом нашли тему и разговорились, как это обыкновенно бывает с девушками. Речь шла о безделицах, о повседневных делах и каких-то забавных историях, рассказывая которые Гайнияр задорно смеялась. От этого беспечного смеха Гайдэ казалось, будто она уже давно знакома с ней.

Тут в комнату влетела Мусифа. Длинный шлейф полупрозрачной ткани вился за ней и повсюду разливал сладкий аромат, одной ей свойственный. Чёрные бровки её нахмурились.

– А чего это вы здесь секретничаете? – обиженно произнесла она, уперев руки в бока. – Гайнияр, так не честно! Я тоже хочу с новенькой поболтать. Так подруги не поступают! Меня зовут Мусифа.

– Меня Гайдэ, – отвечала гречанка.

И Мусифа присоединилась к беседе, словно первая часть разговора происходила при ней. Она вела себя легко и будто знала, что ей хотят сказать в следующее мгновение. Душа её не дичилась новых людей, не стремилась показать себя умнее или лучше, чем она была на самом деле. Оттого Гайдэ ещё больше разомлела, начала говорить откровеннее и чаще. И теперь, когда все расходились по спальням и факелы гасли на улицах, они всё ещё говорили о чём-то.

– Малей старый и уродливый, фи! – корчилась Мусифа, морща прекрасный носик, чем смешила подруг. – Он всё живёт рассказами о могуществе и власти Османских евнухов и думает, что здесь ему будет тоже. Да только здесь подражают, а подражание почти всегда хуже. Вот и гаремы у нас не такие роскошные. Тут Мусифа принялась рассуждать о всевозможных украшениях, тканях, заморских зверях и угощениях, подаваемых наложницам в Османской империи; так бы она проговорила до самой ночи, если бы Гайдэ не перебила её.

– А второй… Кирго, расскажите о нём.

Гайнияр задумалась, подыскивая в своей хорошенькой головке слова поумней. Мусифа отозвалась сразу:

– Он хороший, услужливый, тихий. Мы с ним часто болтаем, и он интересно рассказывает. Только, он отчего-то относится ко мне несерьезно.

– Да с чего бы! – смеясь вопросила Гайнияр, и перебила: – а вообще он добрый, только всегда молчаливый, уж точно приятнее Малея. Ведь история у него печальная.

– Какая же?

– Его в детстве похитили, и он с тех пор в гареме.

– Пытался сбежать?

– Не знаю. Да и никто не знает.

– А ещё он смелый, – вскрикнула Мусифа и щёчки её покрыл чудный румянец, – он вора в покоях поймал. А у того, говорят, кинжал был, и Кирго с ним дрался, за нас дрался.

В комнату заглянул Малей и предупредил о позднем часе. Девушки переглянулись, как обыкновенно переглядываются девушки в таких случаях: с насмешкой в глазах и равнодушием на лицах.

Все уже готовились ко сну. Свечи на люстре потушили, и осталось несколько обыкновенных слабых лучин, которые всегда горели, чтобы евнухи могли видеть наличие дев на своих местах. Этот томный полумрак шёл к девичьей опочивальне. Ложе Мусифы находилось на противоположной стороне комнаты, у двери, а ложе Гайнияр рядом с ним. Девушки облачились в ночные шаровары и рубашки, которые хоть и были свободны, но не могли скрыть соблазнительных изгибов. Гайдэ всё ещё не снимала дорожной чадры. Ей хотелось лечь так, но поговорив с новыми подругами, она успокоилась, решила, что это ни к чему не приведёт и сняла чадру.

В это время в темноте мелькнула печальная женская фигура. Она подошла к ложе, что было рядом с ложем Гайдэ, и исчезла за его перегородкой. Гайдэ только подумала: «Кто же она» и тут же уснула.

И всё замолчало, будто в смутном ожидании. И долго ещё евнухи ходили по двору, осматривая и охраняя хрупкий покой девичьих грёз.

Наутро Кирго выходил из кухни на внутренний двор. Солнце было выше острия копья, потому молитвы и множество трудов были завершены. Он шёл мимо диванов и кресел, на которых сидели наложницы и отовсюду доносился странный лёгкий шёпот.

«Вы её видели?» – послышался несдержанный возглас одной из девушек.

Кирго старательно сбирал на стол фрукты к обеду. А вокруг всё кипело, точно в улье. Сначала он не обращал на то внимание, но позже заметил невероятное оживление. Все прихорашивались, бегали, перешёптывались. Когда, наконец, угощения были готовы, никого невозможно было дозваться. Старая Милима беспрестанно зазывала всех за столы, по временам причитая и вздыхая, как вздыхают тучные пожилые хозяйки, когда кто-то из домашних не повинуется их воле. Уже и Кирго с Малеем стали подгонять девушек.