Андрей Ненароков - Юность крейсера

Шел мелкий дождик, и Алексей, прислонившись к стене дома, приподнял голову и подставил лицо под редкие капельки, стекавшие с крыши. Голова кружилась, и ком тошноты подкатывал к горлу.

– Алеша, пошли быстрей, скоро здесь будет весь квартал вместе с полицией и придется всю ночь давать объяснения в околотке.

– Да, щейчащ пойдем, – прошепелявил мичман, отстраняясь от стены.

Лейтенант хотел поддержать его, но Алексей отказался:

– Я щам пойду, Щаща.

Они шли к горевшим впереди фонарям большой улицы. Каневской ощущал, что его верхняя губа раздулась, превратившись во рту в кровоточащую рану. Он сглатывал кровь, ее солёный вкус комом стоял в горле. Ему хотелось сплюнуть, но Каневской боялся оторвать язык от шатающихся передних зубов. Казалось, что их ничто не держит и если плюнуть, то зубы вместе с кровью и слюной окажутся на мостовой.

Офицерам удалось поймать извозчика на большой улице, куда они выбрели из переулка. Уже сидя в пролетке, мичман жаловался другу:

– Щаща, я, наверное, без зубов ощтанущь.

– Ничего, Алеша, вставишь себе золотые. Слава Богу, что живыми удалось уйти.

Увидев огоньки стоявших на рейде кораблей, Нечаев, рассмеявшись, сказал:

– Нам надо было, как следует тряхнуть эту старую ведьму–сутенершу и потребовать неустойку за испорченный вечер. – В ответ на его реплику Каневской прошипел что-то непонятное, и Александр продолжил. – Ну да, тебе, конечно, незачем возмущаться. Ты ведь успел насладиться прелестями прекрасной неаполитанки! Не то что я, грешный.

Сегодня смерть промелькнула стальным лезвием всего в нескольких дюймах от Нечаева, но ему было весело. От пережитого приключения лейтенант чувствовал прилив сил и бодрости, что мог своротить горы. Катер с «Осляби» еще покачивался у причала.

– А мы уже хотели отчаливать, думали, что вы загуляете до утра, – приветствовали их офицеры, курившие на палубе катера.

Каневской промолчал, прижимая платок к разбитым губам, а Нечаев, съязвив, что итальянки сегодня плохо припудрили свои носики, приказал матросам отдать швартовые.

Утром Алексей, сидя в каюте с зеркальцем в руке, рассматривал свое опухшее лицо: ухо посинело, передние зубы шатались при малейшем прикосновении, набухшая в капельках кровоподтеков верхняя губа делала из него подобие вурдалака. Вчера Каневской боялся, что лишится зубов, но корабельный врач, осмотрев мичмана, обрадовал его, сказав, что до свадьбы все заживет и, дав кучу порошков, прописал постельный режим. Как будто Каневской с таким побитым лицом собирался ходить по палубе или отправиться в город.

Целый день Алексей отлеживался в каюте, читая Бальзака «Блеск и нищета куртизанок», пытаясь понять тонкости продажной любви.

Под вечер навестить друга приехал сменившийся с вахты Бортнев.

– Зачем вы с Нечаевым забрели в такие трущобы? – укоризненно говорил подпоручик. – Туда, наверное, человек в приличном костюме и днем опасается показываться. Как поедешь на берег с Сашкой, вечно в какую-нибудь авантюру попадешь!

Каневской отмалчивался, не желая спорить, но когда Михаил принялся обвинять Нечаева, возразил:

– Да если бы не Саша, меня, может быть, и в живых уже не было.

– Если бы не он, ты и не попал бы в такую историю.

– Перестань, Миша, я не хочу никого винить, – недовольно произнес Алексей. – Извини, но я не такой рассудительный человек, как ты. И считаю, что лучше хорошо кутнуть, чем вздыхать постоянно от любви к какой-нибудь курсистке.

Бортнев обиделся и уехал на «Аврору». А Каневской, когда совсем стемнело, решил прогуляться на свежем воздухе. Тихонько ступая по палубному настилу, он прошёлся вдоль борта и услышал, как за шлюпками разговаривают матросы.

– Что-то вашего мичманка сегодня целый день видно не было. На берег что ли убыл?

– Нет, – ответил знакомый голос. – Фельдшер мне сегодня сказывал, что мичману вчера в городе морду набили. Так он нынче из каюты носу не кажет, как медведь зимой из берлоги.

– Вот тебе и господа офицеры! Тоже, видно, выпить не дураки и кулаками помахать, ну прям, как мы, матросы.

Алексей хотел, наорать на матросов, но потом, улыбнувшись над комичностью ситуации, отправился в каюту дочитывать роман.

Глава 3

Новый тысяча девятьсот четвертый год справляли на Красном море, затем ушли в Джибути, где даже зимой стояла жара в тридцать градусов. Уже целый месяц эскадра не могла выбраться на простор Индийского океана из-за маленьких номерных миноносцев, на которых постоянно текли котлы и ломались машины.