Мари Вайлет - Вишневое Послевкусие

Но больше всего различались их взгляды. Ведь если радость в медовых глазах Эрнеста горела неподдельным теплом, то холодная, почти ледяная голубизна глаз Мэлтона придавала ему таинственный, слегка пугающий вид.

Больше двух часов мое присутствие оставалось незамеченным: я лишь иногда смеялась над их шутками, мелкими глотками попивала свой напиток и время от времени ловила на себе внимательный взгляд Эрика. Вторая бутылка спиртного подходила к концу, Эрнест со всей душой дотошно разъяснял другу, в чем именно заключалась роль палаты Общин.

– Мы еще вернемся к обсуждениям мировых заговоров, – вдруг обратился Эрик к Эрнесту, на что тот фыркнул с напускным недовольством: – Кажется, мы заставили даму скучать.

«Ужели, мистер Мэлтон, вам стало настолько скучно, что вы решились на отчаянный шаг заговорить?» , – я с трудом удержала язык за зубами.

– Вы увлекаетесь поэзией, леди Лоттен? Байрон, Диккенс, Шекспир?

Мэлтон, должно быть, решил делать то, что у него получалось лучше всего: рушить мою вечернюю идиллию своим внезапным интересом.

– Я читала Гамлета.

– И как вам? – он уселся поудобнее, отставил бокал и подпер подбородок кулаком.

– Романтика, наполненная трагизмом жизненной несправедливости, – я с наслаждением поймала короткий миг удивления на его лице. – Но я не люблю драму.

– Гений трагедии, лишенной смысла, которая остается отражением разнообразия человеческих пороков: страсти, предательства, и, быть может, иногда даже любви, – мой собеседник театрально уставился вдаль.

– Не слишком ли глубокие фразы для человека, никогда не читавшего Гамлета? – Эрнест вмешался в разговор столь деликатно, что я чуть не поперхнулась ликером, пытаясь сдержать смешок.

Эрик заметил мое веселье, загадочно улыбнулся, и повернулся к моему жениху:

– Кажется, ты плохо меня знаешь, Эрни.

Они смотрели друг на друга с веселым прищуром, но мне отчего-то стало не по себе. Я вежливо покашляла, вновь обращая на себя внимание Мэлтона, и осторожно предупредила:

– Вам не стоит называть классику бессмысленной в присутствии леди Луизы. Вряд ли она оценит столь дерзкие высказывания, мистер Мэлтон.

– А мы оставим этот разговор между нами, и он не дойдет до ее прелестных ушей, леди Лоттен, – он вальяжно откинулся на спинку кресла. – Мы ведь друзья?

– В таком случае просто Джулия.

Он вскинул брови, затем задумался и улыбнулся в своей манере:

– Что ж, если обращение не по титулу делает нас друзьями, ничего не имею против. Я с самого утра прошу называть меня Эриком. Все-таки к имени я привык чуть больше.

Я кивнула в ответ и перевела взгляд на напиток на дне моего бокала. Свет интересно преломлялся сквозь прозрачные стенки, играя зайчиками на темной жидкости.

– Если не драма, то романтика? Что-то приторно сладкое? Только счастливый конец? – либо Эрик смертельно скучал, либо его действительно интересовал мой литературный вкус.

– Я читала романы Джейн Остин до переезда в Британию.

Я и вправду любила и Остин, и сестер Бронте. Но обсуждать это с насмешливым Эриком Мэлтоном мне крайне не импонировало.

– И тебе нравилось? – заинтересованно спросил он. Должно быть, он приложил максимум усилий, чтобы не отпустить колкую шуточку.

Эрнест с интересом наблюдал за нашей беседой, неторопливо потягивая ликер из своего бокала.

– Разумеется. Безусловная любовь, то, на что готов человек ради настоящего счастья. Это вдохновляет, – я повела плечами, стараясь казаться беспристрастной.

– Забавно слышать, что романы для женщин о «высокой» любви привлекли твое внимание больше, чем шекспировский трагизм. Хотя тут все очевидно: «Гамлет» приземляет понятие любви, говорит о гордости, желаниях и «низких» страстях. Это в свою очередь разрушает идиллию – как ты выразилась? – безусловности.

Я только сейчас заметила, как в голубых глазах Эрика отражались языки каминного пламени, изнутри зажигая в его взгляде недобрые загадочные огоньки.

– Ошибочно полагать, что они написаны исключительно для женской аудитории, – настаивала я, а на его лице отразился немой вопрос. – Я считаю, что в этих произведениях чаще поднимаются важные вопросы для мужского рационального разума.

– Думаю, тут ваши взгляды расходятся. Джулия – безнадежный романтик, – мягко заметил Эрнест.

– Как и я, – Эрик удостоил друга отрывистым кивком. – Но я привык думать, что подобная литература вселяет в человека некую неуверенность. Заставляет смотреть на вещи сквозь призму розовых очков.