Оксана Чекменёва: Глаза цвета шоколада

— Спроси что полегче. Я и сам не понимаю. Но, поскольку я втащил тебя в своё купе, то теперь вроде как за тебя отвечаю. Так что на будущее — никаких запрыгиваний на вагонную сцепку. Это смертельно опасно. Договорились? — Фолкнер потрепал парнишку по вихрам. — Господи, кто тебя стриг?

— Кухарка.

— Заметно. И, похоже, овечьими ножницами.

— Нет, обычными. Просто она торопилась…

— Она торопилась, ты торопился… А в итоге мог погибнуть! — Фолкнер вдруг представил себе подобную картину и почувствовал, как что-то защемило в груди. Странное, почти забытое ощущение.

— А какая разница? — уткнувшись взглядом в колени, глухо пробормотал Сэмми. — Поймай они меня — мне бы всё равно не жить.

— Так, и мы снова вернулись к твоему побегу от этих громил. Может, теперь-то расскажешь? Я обещаю тебе: что бы я ни услышал, в любом случае помогу тебе добраться туда, куда тебе нужно.

— Ладно, — тяжело вздохнул Сэмми. — Слушайте. В общем, мой дедушка, который умер около года назад, был очень богат, а я — его единственный наследник.

— Что-то не особо ты похож на богатого наследника, — Фолкнер оглядел потрёпанную одежду мальчика, от застиранного ворота рубашки до сбитых носков ботинок.

— Я знаю, — вытягивая нитку из обшлага пиджачка, согласился Сэмми. — Это для маскировки. Одежда не моя.

— Заметно. Вещи явно не твоего размера. Ладно, если ты богатый наследник, то почему эти люди хотели тебя убить?

— Они хотели меня вернуть. Сейчас я нужен живым. Пока — живым.

— И кто же хочет твоей смерти?

— Дядя Маркус и тётя Хайди. Они мои опекуны. На самом деле они мне не настоящие дядя и тётя, но велели так их называть. Просто дядя Маркус считается сводным братом моей мамы.

— Считается?

— Да. Его отец женился на моей бабушке уже после того, как моя мама вышла замуж. Она даже не видела его ни разу, ну, наверное. Да и бабушка умерла совсем скоро после этого. В общем, я про этих «родственников» и не слышал никогда, пока они не заявились после дедушкиной гибели и не предъявили документы нашего «родства». Поскольку больше у меня родственников не было, то моими опекунами стали они.

— Подожди-подожди! А твои родители?

— Умерли. Давно. Я ещё маленький был. Папу я даже не помню. У меня был только дедушка.

— Но если у вас больше не было родственников, то почему он не назначил тебе опекуна? Это, по меньшей мере, безответственно!

— Он назначил. Даже двоих! У него были два друга, дядя Билли и дядя Гарри. Они втроём дружили с детства, до того, как мой дедушка переехал в Миннеаполис. Они часто приезжали к нам, и мы все вместе ходили по Миссисипи на дедушкином пароходе. А в тот их приезд я простудился. Не очень сильно. Но меня всё равно оставили дома. Типа, на реке вечно сквозит, я заболею ещё сильнее… В общем, меня с ними не было, когда котёл на пароходе взорвался, он загорелся и утонул. Спаслись лишь два члена команды… Дедушка… и его друзья… они погибли… сразу…

К концу рассказа Сэмми запинался почти на каждом слове, слезы двумя ручьями текли по его щекам. Не выдержав, Фолкнер крепко прижал к себе парнишку, и стал слегка покачивать, стараясь успокоить.

И тогда Сэмми словно прорвало. Вцепившись в сюртук мужчины, он уткнулся лбом в его плечо и зарыдал в голос. Фолкнер гладил вздрагивающие плечи и вихрастую голову, и чувствовал комок в горле и жжение в груди. Боль этого хрупкого существа стала его болью, он готов был сделать всё, чтобы эти плечики больше не вздрагивали, чтобы слезы не текли из этих глаз цвета шоколада.

* Раньше у каждого купе было две двери — в общий коридор и прямо на перрон.

Постепенно рыдания стихли, и какое-то время эти двое так и сидели, прижавшись друг к другу. Фолкнер продолжал машинально поглаживать темноволосую головку, пока его рука не замерла, сжав в горсти несколько прядей волос.

— Нет, это просто ужас какой-то! Знаешь, первое, что я сделаю, когда мы приедем — это отведу тебя к своему парикмахеру. Как может джентльмен иметь такую кошмарную причёску?

Он почувствовал, как плечи под его рукой снова вздрогнули, но на этот раз он был этому рад, потому что одновременно раздалось едва слышное хихиканье. Подняв лицо, Сэмми взглянул на него своими огромными, все ещё полными слез глазами и робко улыбнулся.

— Я могу надеть кепку, и ничего не будет видно. — Потом его лицо посерьёзнело. — Спасибо. Я даже не понимал, как мне это было нужно. Я ведь так и не оплакал их. Не мог. При этих — не мог. Словно что-то не позволяло. А с вами… Спасибо.