Ирина Зволинская - Леди и детектив, или Щепотка невезения

Ёжась под злыми, даже ненавидящими взглядами десятка пар глаз танцовщиц (теперь меня заметила каждая, и каждая мечтала как-нибудь побольнее отомстить за испорченный номер), я поспешила покинуть сцену как можно быстрее и незаметнее. На всякий случай поклонилась и постаралась так же задорно, как и прежде, отпрыгать обратно к гримёрке.

Будучи уже у самого коридора, я замешкалась. В этой части сцены софиты не слепили и, приглядевшись, можно было увидеть зрительный зал так, как видят его настоящие артисты. Искушение было велико, и я посмотрела на посетителей. Взгляд зацепил множество довольных лиц, но потом снова вернулся к одному, имеющему неподходящее случаю выражение.

С моей стороны, во втором ряду от края сцены, за столиком с бутылкой вина сидел тот самый мужчина, подозрительно напоминающий мистера Эндрю Сильвера. А его усы, очки, лежавшие на столике рядом, и изумлённый, я бы даже сказала оглушённый вид, навели меня на мысли, что мужчина этот мистер Сильвер и есть.

Глаза его становились больше и больше, а потом он медленно поднялся из-за стола и спросил:

– Мэгги?! – по губам прочитала я. В шуме музыки и стучащих в танце каблуков голоса слышно не было.

– Нет, – нисколько не погрешив против истины, помотала я головой.

А дальше случилось нечто непредвиденное, даже ещё более непредвиденное, чем я со своим импровизированным выходом. Поражённый моими танцевальными способностями дирижёр небольшого оркестра, из оркестровой ямы взирающий на меня со смесью ужаса и отвращения, изобразил жест, не поддающийся описанию человека, не имеющего музыкального образования. И в зале наступила оглушительная тишина.

По закону подлости как раз в этот момент декорация, которую я задела, с громким треском рухнула, и на глазах у артистов и зрителей мне под ноги выкатилось что-то круглое, неаккуратно завёрнутое в бумагу. Нечто, перемотанное серой бечёвкой и с торчащими разноцветными проводами. И предмет этот подозрительно громко тикал, вызывая в моей душе ощущения будущих неприятностей. Неизбежных и очень больших.

– Мамочки… – озвучила схожую с моей мысль одна из танцовщиц и попятилась.

– Это не моё! – поспешила я откреститься от опасного предмета. Причем, сообщала о своей непричастности я в большей степени Сильверу, остальным было не до моих оправданий.

В оркестре громко зашептались музыканты, и в этом нарастающем гуле множества голосов отчётливо прозвучало: «Бомба».

– Бомба! – подхватил очень полный мужчина, сидящий за следующим после Сильвера столиком. С поразительной для его комплекции прытью он вскочил, на ходу вытирая со лба выступившую испарину.

– Без паники, сохраняйте спокойствие! – попытался взять контроль над ситуацией всё ещё стоявший на ногах Сильвер.

Но вопреки его ожиданиям, случилось с точностью до наоборот: зрители по его команде начали усердно паниковать. Тот полный мужчина, который первым обозначил опасный предмет, откинув стул, бежал сквозь зал, сметая стоявших на его пути других, менее расторопных зрителей, будто кегли в боулинге. Истошно завизжали дамы, гремели стулья, гулко топали ногами мужчины; бросая недоеденный ужин, гости неслись к выходу из кабаре. Не отставали от них и официанты, их белые пиджаки, будто белые флаги, то и дело мелькали в людской мешанине. Какой-то блондин, в приступе ужаса, вместо того, чтобы бежать вместе со всеми, перепутал направление и исчез в темноте технической части кабаре, в стороне гримёрки, куда совсем недавно отвёл меня юркий официант.

На сцене и в оркестровой яме творилось нечто невообразимое. Артисты, несмотря на дисциплинированность и профессионализм, как оказалось, были подвержены паническим настроениям не хуже зрителей. Музыканты, теряя ноты, но в обнимку с инструментами, перепрыгивали ограду высотой в человеческий рост. Контрабасист, проявив чудеса сообразительности, сначала выбросил свою большую скрипку за пределы ямы, а потом, ловко подхватив её, прокладывал себе дорогу при помощи инструмента. Пианист, в связи с невозможностью транспортировать огромный белоснежный рояль, единственный улепётывал налегке. Дирижёр кричал что-то покидающим этот тонущий корабль музыкальным крысам, а потом, схватившись за голову, принялся собирать ноты. Как капитан, он намеревался покинуть оркестровую яму последним.

Танцовщицы же глупо хлопали глазами и переводили испуганные взгляды то на меня, то на бомбу, то на Эндрю, который под снисходительными смешками своего знакомого, со знанием дела потрошил взрывное устройство.