Лариса Шкатула - Знатная полонянка

На мгновение хан потерял дар речи. Он ожидал, что нукер попросит саблю, украшенную драгоценными камнями, или быстрого, как ветер, кипчакского коня, но просить черную рабыню?!

– Бери! – махнул он рукой, борясь с удивлением и подозрением: не заглядываются ли нукеры и на других принадлежащих хану рабынь, которых он порой требует на своё ложе? Не слишком ли разбаловались его слуги? И не смог не плеснуть горечи в мелькнувшую в глазах сотника радость. – Ты знаешь, что она ждет ребёнка?

– Знаю, – коротко кивнул тот. – Сын коназа Севола растет в её чреве. Вырастет, станет мне сапоги надевать!

Опять подивился Тури-хан. Тщеславию молодого юз-баши, которого прежде в нём не замечал. Воистину, чужая душа открыта лишь богу!

Анастасия считала себя трусихой. Она боялась слишком многого, чтобы думать о себе иначе.

Она не боялась темноты, как батюшкина дворовая девка Робешка, зато смертельно боялась мышей, которых та же Робешка ловила голыми руками. Девка брала мышь за хвост и показывала боярышне.

– Мышка маленька! Чо её боятися? Зубки у ей, знамо, остры, дак не давайся! Она сама тебя боится – вон как сердечишко колотится. Верно, не страшней Грома, на коем боярышня аки дух по степи летает. Тот чуть фыркнет да копытом стукнет – я вся и обомру!

Гром был любимым жеребцом Анастасии. Подумаешь, копытом бил. На то он и конь, а не мышь зловредная. Всё норовит на глаза выскочить. Тогда и приходилось Анастасии визжать так, что вся челядь сбегалась!

А на Громе мчалась боярышня так, что в груди холодело. Девушке казалось, будто она летит над степью. Чувство пьянило, ей хотелось кричать от восторга. И она кричала, ежели батюшка посылал с нею отрока Сметюху. При других-то она стеснялась, а Сметюха свой, с детства вместе росли. Правда, чаще с нею в поле порезвиться ездил младший брат Любомир. Старшие братья считали, что им более к лицу серьезными делами заниматься, а не сестрицу взбалмошную от лихого человека караулить. Сидела бы себе в тереме!

Любомир сестру любил особо. Из-за горба все прочие его жалели, точно он неходячий был и немощный. А сестрица как бы и внимания не обращала. Не нянчилась подобно челяди, звала не как они, Любомирушкой, а по прозвищу Кулеш. Чуть заметит его грусть-тоску, растормошит, то на бой вызовет второй по старшинству брат Глеб научил её шутя на мечах драться, то в степь с собой позовет, а там сощурится хитро, да и скажет:

– Поорём?

И кричали они сколько глотки хватало. И ветер их слова уносил. Всякие смешные слова. Наговоры. Мол, вернись, ветер, обратно, принеси мне рассказы о землях, в коих бываешь. Да людям добрым, там живущим, от нас земной поклон. Глупые они были. Считали, что все люди между собой дружить должны. Чего им делить? Земли на всех хватит.

А ещё рассказывал Любомир своему другу-сестре новости из дальних мест: как прошёл поход на Литву, как гонялись по степи за половцами, что своего слова не сдержали, да на приграничный пост напасть осмелились. Недаром же он промеж братьев когда-никогда находился. А они все, кроме Любомира, считали, что знать такое – не женского ума дело.

Сметюха, когда при нём боярышня первый раз в голос крикнула, от неожиданности едва с коня не упал.

– Разве тебе никогда в голос кричать не хочется? – спросила его Анастасия.

Тот смешался, но ответил честно:

– Хочется. Да что люди подумают? У отрока совсем голова худая стала. Орет, точно кабан резаный…

Анастасия расхохоталась.

– Выходит, и тебе кажется, что я ору свиньей резаной?

– Господь с тобой, боярышня, как бы я посмел?

– Зазнался ты, Сметюха, – вздохнула девушка, – забыл, как в детстве в крапиве тебя валяла? Смотри ужо!

Отрок ещё колебался: одно дело детьми с горки кататься, и другое, когда перед тобой девка на выданье. Красивая, глаз не оторвать!

– Ладно, раз ты такой серьезный стал, принуждать тебя не стану – не хочешь, не кричи. Но и ты никому про меня не сказывай.

– На дыбе пытать зачнут, жилы рвать – промолчу! – горячо поклялся Сметюха.

Анастасия засмеялась:

– Авось, до того дело не дойдёт.

Но тайна, которая с тех пор связывала отрока с боярышней, сильно подняла его в собственных глазах.

А ещё Анастасия боялась грозы. Наверное, потому и жеребца Громом назвала, в насмешку над своими страхами.

Ее любимая нянька Дороша сказывала, что молнии на небе во время грозы означают: бог Перун разъезжает в своей золотой колеснице и мечет золотые стрелы в отъявленных грешников.