Марина Светлая - Bonjour, Nicolas!

— Это чьей же? — засмеялся Николай.

— Одного легкомысленного художника.

— Какая увлекательная пьеса! Билет мне достанешь?

— Мадам Кора не позволяет нам этого делать, — она смущенно улыбнулась, — но это и к лучшему. Там слишком красивая главная героиня!

Она рассмеялась и, быстро поднявшись, схватила его за руку.

— И опаздывать мне нельзя.

— Как у вас строго, — проворчал Николай, устроил ее ладонь на сгибе своего локтя и нарочито степенно пошел между столиками.

Когда они вышли на улицу, он на мгновение зажмурился — так ярко светило солнце, а когда перевел взгляд на Клэр, замер — удивительным светом это бесстыжее солнце заблудилось меж прядей ее волос, скользило по белоснежной коже и отражалось лучами в глазах.

— Знаешь, как по-русски звучит Клэр? — зачем-то спросил он.

Она вопросительно посмотрела на Николя.

— Свет-ла-я, — по слогам произнес он.

Клэр попыталась повторить чужое слово, тщательно выговорив его вслед за ним по слогам. И рассмеялась, прекрасно услышав, что у нее оно прозвучало совсем по-другому.

— Ну вот. Как я уже говорил — две недели, и у тебя все получится, — вторил он ей.

— Две недели — это слишком долго! Но, может быть, пирожные помогут и с языком?

Сегодняшнюю роль Клэр сыграла легко. Горло совсем не болело. Кухарка Николя давала ей какой-то жуткий горький напиток, строго наблюдая за тем, чтобы она выпивала все до дна. Теперь, между своими номерами Клэр подгоняла время, торопясь поскорее оказаться за воротами Аквариума, где ее будет ждать Николя.

А он, между тем, под звуки выступавшего на сцене финального хора, в числе которого была и Клэр, ожидал ее в гримерной. Остальные актрисы, с которыми она делила эту крохотную комнатенку, предупреждены заранее, что входить не стоит. Еще бы! Богатый русский, не иначе князь какой-нибудь, крутил роман с Клэр дю Вириль, ничуть не стесняясь. И не опасаясь того, что мадам Коре это может не понравиться.

Он стоял перед ее зеркальцем и вглядывался в отражение разных женских мелочей, стоявших на узкой тумбочке под ним. Грим, щетки для волос, какие-то немыслимые побрякушки. Чуть улыбнулся и достал из кармана маленький медальон-камэ на голубой шелковой ленте. Невзрачная фамильная драгоценность. Может быть, она и не заметит. И устроил этот медальон на подушечке для украшений, когда, отворяясь, заскрипели петли двери.

— Ты? — радостно вскрикнула Клэр. — Я быстро.

Она засуетилась по гримерной, забежала за ширму, чтобы сменить платье.

— Кажется, я соскучилась, — выглянула она оттуда и снова спряталась за расписанной павлиньими перьями тканью.

Переодевшись, подошла к зеркалу, чтобы снять лишний грим, и заметила медальон. Чуть нахмурившись, некоторое время смотрела на него, не решаясь взять в руки, а потом перевела растерянный взгляд на Николя.

— Мелочь, безделушка, — сказал он беззаботно. — Конечно, не такая яркая, как все это, — он кивнул на разбросанные побрякушки, — но я хочу, чтобы она была у тебя.

Клэр несмело взяла медальон в руки, но, так и не решившись надеть его, завернула в носовой платок и убрала в ридикюль.

— Послушай, — негромко позвал он ее. — Сегодня ты сыграла на сцене невесту. Я прошу тебя в жизни не сыграть… быть моей женой.

23 декабря 1925 года, Лондон

В номере было темно и тихо. Запах нежилой, холодный. Странно, как это в гостиницах всегда пахнет, будто никто в них не живет. Николай прошел в спальную, в темноте разделся и лег в постель, ожидая, что жена уже видит десятый сон, и пытаясь устроиться на самом краю кровати. Но уже через несколько мгновений понял, что в кровати ее нет. Он приподнялся, включил бра над головой и осмотрелся. Веру он нашел сидящей в кресле напротив. Она куталась в плед и глядела прямо на него. Он спокойно встретил ее взгляд и коротко сказал:

— Не бойся. Я тебе не изменял, если ты думаешь об этом.

— Я не боюсь. Этого я не боюсь, — проговорила Вера.

— Ты ведь знаешь, что у нас не семья, верно?

— Ты так думаешь?

Николай потер уголки глаз — ужасно хотелось… спать? Нет, не спать… или спать так, чтобы проснуться пятнадцать лет назад в квартире на 17 линии на Васильевском острове и уже никуда не отпускать единственную женщину, с которой у него могла бы быть семья.

— Ужасно банально и пошло — я очень виноват перед тобой, Вера, — наконец, произнес он. — Не в том, что не люблю тебя. В том, что позволял тебе оставаться моей женой, но при этом сам считал тебя другом. Ведь это было так?