Арина Теплова - Крепостная

После этих слов Лежнев попытался обнять Грушу. И девушка, окончательно оторопев, возмущенно отскочила подальше от прыткого молодого человека, холодно заявив, что Лежнев ей совершенно безразличен, и потребовала, чтобы он немедленно покинул ее балкон. После этой ее фразы корнет побледнел, а затем сразу покраснел, выпалил, что для дворовой девки она слишком высокомерна, и с досады обозвал ее непотребным словом. Груша в ответ отвесила наглецу пощечину и велела ему уйти, пока она не позвала слуг. Лежнев окончательно разозлился и в бешенстве заявил Груше, что в отместку за ее холодность уж точно станет волочиться за княжной. Она никак не прореагировала на его слова. А корнет, видимо, желая подтвердить свою угрозу действиями, направился к перилам балкона и по парапету проворно перебрался на балкон княжны, где его и увидела Татьяна. Все подробности этой неприятной истории Груша, естественно, оставила в тайне, чтобы не разрушать романтичные мечтания княжны, которая потом месяц вспоминала дерзкий поступок корнета с поэтическим восхищением.

— Да… корнет Лежнев весьма горяч был, да и внешне он очень даже ничего. Но вот после того раза он более не ухаживал за мной, а жаль… — произнесла мечтательно Татьяна.

— Жаль, — кивнула Груша, вновь отчетливо вспомнив, как через неделю после той вылазки на балкон ночью Лежнев отчего-то появился около модной лавки, когда Груша дожидалась на улице княжну. Корнет возник рядом с нею неожиданно и, нервно кусая губы, выпалил:

— Вы холодное существо! И как я мог любить вас! Я вам совсем безразличен, вижу!

— Прошу вас, сударь, не надо снова об этом, — тихо произнесла Груша, оглядываясь и моля Бога о том, чтобы из лавки в этот момент не вышла княжна Урусова. — Я же вам уже все объяснила в прошлый раз на балконе…

— Ах! — воскликнул в сердцах Лежнев и трагическим тоном добавил: — Что ж! Завтра же я еду на Кавказ, и, ежели меня там убьют, в этом будете виноваты вы одна!

В этот момент на крыльце лавки появилась княжна. Увидев Грушу и корнета, о чем-то говорящих, Татьяна удивленно округлила глаза. Лежнев, так же заметив княжну, зло окинул взором Татьяну и проворно скрылся в толпе. Княжна же спустилась к Груше и спросила:

— Это был корнет Лежнев?

— Он, Татьяна Николаевна, о вас спрашивал, — мгновенно придумала Груша. — Он опечален тем, что в прошлый раз вы так раскричались на балконе, что отныне боится показаться вам на глаза.

— И напрасно, — кокетливо заметила Татьяна, довольно улыбаясь. — Я все обдумала и поняла, что он весьма приятен, этот корнет. И я была бы совсем не против, если бы он поухаживал за мной.

В данный миг, вспомнив все эти неприятные события, Груша нахмурилась, думая, как перевести разговор на другую тему.

— Странно, отчего ваш братец никак не возвращается? — сказала Груша. — Как-никак еще прошлым летом вы отписали ему, что Николай Васильевич умер.

— Да, и не говори. Константин даже на похороны родителей не приехал, — печально вздохнула Татьяна. — Да и в последнем письме братец писал, что в январе к нам уж точно приедет. А сейчас уже апрель, и где он?

— Рано или поздно надобно ему приехать в Россию, — заметила безразлично Груша. — Ведь ему пора вступить в наследование всеми землями и имениями.

— Да, ты права, — кивнула княжна и добавила: — Сколько же мы не виделись с братцем-то? Наверное, лет девять. Последний раз в Петербурге прощались. Интересно, изменился он или нет? Наверное, все такой же красавец и балагур…

Грушенька нахмурилась, пытаясь вспомнить, как выглядит Константин Николаевич, но память рисовала расплывчатый образ высокого светловолосого молодого человека. Последний раз она видела молодого князя, когда ей было лет пять или шесть, здесь, в усадьбе, летом. Тогда она играла во дворе с крепостными детьми и упала. Не прошло и минуты, как ее подняли чьи-то сильные руки, и Груша, узнав в своем помощнике молодого князя Константина, так испугалась, что не смогла сказать ни слова. А он лишь прищурился и улыбнулся маленькой девочке.

— Ну, ты и шустрая, Аграфена, всех мальчишек загоняла, — сказал тогда Урусов по-доброму и пошел дальше по направлению к конюшням. Тогда Константину Николаевичу было около двадцати пяти лет, он едва окончил свою военную карьеру в чине поручика и ушел в отставку. Чуть позже уехал с позволения отца за границу и уже более десяти лет жил на чужбине.

— Помню, как Константин в последний раз на целую неделю бал закатывал по случаю своей отставки, перед своим отъездом за границу. Ты-то не видела, а я в Москве как раз с матушкой была. Так я до сих пор помню, как всю неделю такой кутеж был, что весь квартал по ночам спать не мог. Пока уже отец не возмутился. — Татьяна звонко рассмеялась. — Да, погулять-то братец умеет. Только вот остепенился ли теперь? — продолжала Татьяна. — Все же отныне он глава семьи.