Елена Арсеньева - Тайная жена [litres]

В светлых глазах капитана появилось мечтательное выражение. Он оглянулся на корабль и пробормотал:

– Сей обычай я полагаю вполне разумным и совсем не прочь ввести его в обиход!

Десмонд деликатно сдержал улыбку и поспешил закрепить завоеванные позиции, на шаг придвинувшись к берегу. Однако маневры его были тотчас пресечены капитаном, который вскричал:

– Шутки шутками, но все это – жестокое варварство, порожденное рабством. Повторяю – я не имею дела с работорговцами!

Дело, кажется, безнадежно зашло в тупик. Неужто придется возвращаться в трактир, снова снимать комнаты для ночлега, снова терпеть эту двусмысленность, вдобавок каждую минуту ожидая окрика за спиной:

– Мсье Рене (или Этьен, Оливье, Дени)? Неужели это вы? Mon Dieu, какая неожиданная удача!

Под этими именами Десмонд жил во Франции. И он отнюдь не обольщался расхожим мнением о том, что французы легкомысленны и созданы лишь для романов и романсов. Можно было не сомневаться: повстречай он кого-то из тех, кому успел крепко насолить, уводя у них из-под носа жертвы, у французов хватит ума не выпустить его – и отправить в Париж, где гильотина по нему плачет уже более года. Нет, надо немедленно убираться из порта Кале! Здесь его жизнь в непрестанной опасности. Сказать, что ли, об этом капитану? Нет, принципы тому дороже всего на свете! Стоп… а нельзя ли сыграть на этих принципах?

Капитан, тем временем наскучив их беседою, сделал движение к шлюпке, куда уже погрузились остальные пассажиры и теперь выражали явное нетерпение.

– Вы бесчеловечны, сударь! – сказал Десмонд уныло и тихо, позаботясь, впрочем, чтобы капитан мог его услышать. – Вы бесчеловечны не только по отношению ко мне, но прежде всего к этой несчастной, положением которой вы так возмущены. А ведь я показывал вам ее бумаги, показывал дарственную. Дарственную! Это подарок мне от одного моего русского друга, понятно вам? Русские говорят: «Дареному коню в зубы не смотрят!» Вообразите, что сделал бы этот баснословно богатый дикарь, вздумай я сказать, что в Англии рабство презираемо и ненавидимо всеми порядочными людьми? Он и не понял бы ничего, кроме того, что девушка мне не нравится. Ладно, мне плевать, что после этого он стал бы моим вековечным врагом. В конце концов, я не собираюсь возвращаться в Россию. Но участь девушки… – Десмонд изо всех сил ужаснулся, мысленно извиняясь перед кузеном, который в некоторой степени являлся прообразом описываемого им варвара… во всяком случае, именно Олег писал дарственную на внезапно обретенную Десмондом собственность. – Самое милосердное, что мог сделать русский, это отрубить ей тут же голову. Но скорее всего, ее затравили бы собаками, заставив меня смотреть на это. Поверьте, сударь, – добавил Десмонд сухо, – я тоже человек принципиальный, однако играть жизнью безвинной рабыни… уж простите, не могу!

Капитан был еще молод и не умел вполне владеть своей мимикой. Сейчас на лице его изображались жалость, ужас и растерянность одновременно, так что Десмонду захотелось утешить беднягу и признаться во лжи.

Впрочем, не все здесь было ложью! Ведь истинная правда, что ему пришлось спасать жизнь этой несчастной. И одному Богу ведомо, чувствует он себя героем и благодетелем – или преступником и злодеем.

Тем временем лицо капитана просветлело. Очевидно, последний довод Десмонда оказался решающим.

– Бог вам судья, сэр, – проговорил капитан в свойственной ему возвышенной тональности. – Если речь шла о спасении жизни этой несчастной дикарки… то прошу поскорее в шлюпку, – закончил он торопливо, ибо дружный вопль возмущенных долгим ожиданием пассажиров: «Капитан Вильямс!!!» – вернул его мысли с горних высей человеколюбия к повседневным хлопотам.

Он зашагал к морю, увязая в песке. Десмонд неуклюже последовал за ним, даже не оглянувшись посмотреть, следует ли за ним его злополучное имущество.

Разумеется, следует! Куда ж ей еще деваться? Вот так же и ему от нее деваться некуда…

Там, на берегу незамерзающей, быстротекущей Басурманки, зоркий глаз Олега сразу приметил что-то неладное, а потому, после первых объятий, перемежавшихся с крепкими проклятиями, он с тревогой спросил:

– Что с тобой? Где был ты и что делал? Вид у тебя такой, словно ты совершил страшное дело!

Торопливо Десмонд выложил все, что с ним случилось нынче ночью, – и ощутил некое облегчение, словно часть своей ноши переложил на другого.

Против ожидания, Олег не ужаснулся, а только удивился. Такое же изумление, как в зеркале, отразилось на лице Клима, исподтишка поглядывающего на господ.