Блайт Гиффорд - Любовные ошибки леди Валери

Теперь же оказалось, что он не жил по-настоящему. Он воздерживался от женитьбы и от всего остального. Много лет он стремился к искуплению. Ему казалось, что Кастилия, и только Кастилия, преобразит не только наступающее, но и ушедшее. Кастилия была видением, Граалем, кульминацией мечты, которая наконец позволит ему успокоиться, сказать: «Все, довольно. Наконец-то и я чего-то стою».

Теперь Кастилия все дальше уплывала от него. В этом году они туда не отправятся. А когда? Через год? Что, если он так и не доберется туда?

А если доберется?

«Ты все равно останешься Бруэном… Может быть, потом тебе будет уже все равно».

Ему казалось, что он хочет вернуть честь своей фамилии. На самом деле он хотел ее отменить. Вычеркнуть из истории, особенно из своей. Потом он представлял, что женщина посмотрит на него и увидит достойного рыцаря, который заслуживает ее восхищения, и не только.

Ее любви.

Вот чего он ждал!

Он потянулся за белым шелковым шарфом, который дала ему Валери. Он уже получил кое-что драгоценное – любовь. Если бы только вовремя понял!

Встречный ветер Ла-Манша развевал концы шарфа. Он снова посмотрел на берег. На лошадях они преодолели бы такое расстояние уже давно; на кораблях им приходилось идти против ветра. Они не успеют в Ла-Рошель вовремя. Он уже все понял, пусть даже этого еще не понял король.

Сунув подарок жены в нагрудный мешочек, он улыбнулся. А если они так и не попадут в Кастилию – что тогда?

Что ж, подумал он, удивив самого себя, некогда жил священник, который так и не удостоился нормальных похорон.

Валери приехала в Замок плачущих ветров только в середине сентября. Управляющий удивился тому, что снова увидел ее, и тем не менее приветствовал ее как хозяйку замка. Он кланялся и слушался ее, даже когда она давала указания насчет того, как выращивать бобы.

Более того, Валери показалось, что он испытал облегчение оттого, что мог разделить с кем-то свое бремя.

Ах, как бы все могло измениться, если бы Валери и ее муж в самом деле относились ко всему одинаково! По крайней мере, внешне она оставалась его женой, а значит, и хозяйкой и этого замка, и окружающих его угодий.

Осенью она обычно сажала розы, но у нее не было черенков, и она никак не могла начать все сначала. Если она не занималась делами усадьбы, она бродила по парку, изучала землю, свет, слушала завывание ветра.

Но, зная, что лежало в земле у южной стены, она не заходила на тот участок, а если случайно ее взгляд падал на него, она молча крестилась. В те недели она начала понимать, почему ее муж так стремился покинуть эти места.

Она удивилась и обрадовалась, случайно наткнувшись на мушмулу. Конечно, это не ее любимая айва, но дерево из того же семейства. Может быть, это знак? Даже здесь могут расти разные растения, незнакомые цветы. Как и в Кастилии… Она должна проститься с землей своего детства. Она должна набраться храбрости и оставить свой дом позади, в то время как он должен набраться храбрости и вернуться к себе.

Она считала дни до тех пор, когда можно будет собирать побуревшие плоды. Октябрь? Ноябрь?

Вернется ли к тому времени Гил?

Шли недели, а с моря не было вестей. Высадились ли они с победой? Прошли ли по Франции, восстанавливая славу Англии? Или их корабли тоже подожгли, и они погибли под водой?

В отсутствие новостей она искала утешения в ритмах земли, в обычных работах на плодородных участках, которые она размечала для посадок, надеясь, что здесь весной, как всегда, зародится новая жизнь.

И мечтала, что Гил тоже сюда вернется.

Много недель король Эдуард не терял надежды, ожидая, что ветер все же переменится, но к середине октября флот не продвинулся дальше от порта отправления, чем можно было проделать верхом на ло шади.

Приближалась зима. Военный сезон уже заканчивался.

Король, проклиная французов, отказался от своих планов. Корабли вернулись в Сандвич. Тысячи удрученных воинов, в том числе Гил и Дени, высадились на берег.

Однако Ланкастер по-прежнему говорил о войне, новых планах и обо всем, что необходимо сделать до весны, когда можно будет снова плыть во Францию.

– Мы вернемся во Францию и пройдем по ней, как раньше! Если бы к брату вернулось здоровье, он бы тоже присоединился к нам в битве.

Он произносил свои слова как заклинание. Гил подозревал: ни стареющий король, ни его болезненный старший сын уже не сумеют повести войска в бой. Должно быть, то же самое понимал и Ланкастер, даже если не произносил такие вещи вслух.