T. Malory - Над бурей поднятый маяк [СИ]

— Вот теперь — хорошо! — расхохотался он, и, вытянувшись, схватил со столика полупустую бутылку: в крепком захвате изловчиться вытащить из ножен кинжал оказалось куда труднее, чем могло бы показаться.

— Все дело в том… — Уилл смотрел в стол, нервно теребил кольцо на пальце, крутил в руках опустевшую кружку, — все дело в том, что…

Пиво было допито, девка так и крутилась рядом, стреляла глазами в Уилла, да и на него, Джона, знай поглядывала — срам один! Пришлось отослать ее за новой порцией здешнего пойла. Уилл же снова мялся и мямлил, подбираясь издали — вот еще одна черта, которую Джон Шекспир в своем отпрыске не переносил. Мужчина ты или нет, говори, что считаешь должным сказать, или молчи. Как только Уилл свои пьески бесконечные сочинял, если в простом разговоре двух слов связать не мог. Удивительно, просто удивительно.

— Да говори уже, Уильям, наконец! — не сдержался Джон, снова возвысил голос, и Уилл испуганно оглянулся, как будто они устроили тут второй заговор Бабингтона, а не родственную встречу. — Ну?

— Я живу у одного… человека…

Джон пожал плечами — нашел новость. Ясно же, как божий день, что не на улице, а Джейме скорее отрежет кому-то уши, чем позволит ночевать в своем театре и жечь там свечки ночи напролет.

— Твой сосед, должно быть, богач. И щедрый, раз позволяет тебе донашивать за ним тряпки.

— Он мне не сосед! — выпалил Уилл на едином дыхании, не заметив подпущенной шпильки, и уставился на Джона с таким выражением, которое тот видел у Уилла в последний раз давным-давно. Уилл как раз тогда признался, что обрюхатил дочку Хэтауэев.

— Хозяин квартиры? — предположил Джон, все еще не понимая, в чем тут дело, почему лицо Уилла пошло пятнами.

— Нет, отец, нет. Не хозяин. Хозяин. Да какая разница! Это не имеет значения! — с отчаянием махнул рукой Уилл. — Все дело в том, что … Я… мы с ним… любим… я его люблю.

Не так Уилл представлял себе этот разговор, о, совсем не так. Все пошло кувырком с самого первого вопроса, все заготовленные заранее фразы рассыпались, и он мялся и давился словами, будто был нашкодившим школьником, а не взрослым мужчиной, принявшим мучительное, но взвешенное решение.

— Хороший значит, друг, раз ты его любишь, — невозмутимости Джона можно было позавидовать. Но Уилл знал, что стоит продолжить, — и от этой выдержки, которой Джон Шекспир так гордился и которую безуспешно пытался привить своим сыновьям, останутся лишь клочья.

— Нет, папаша, — вылетело совсем уже детское, и Уилл прикусил язык.

Джон Шекспир поднял бровь.

— А что ж тогда? Не тяни кота за яйца.

«Он понял, — подумал Уилл с ужасом, — он все понял, просто хочет, чтобы я это сказал вслух. Зачем? Чтобы еще больше унизить? Разве всего, что уже произошло сегодня, не достаточно?»

— Я не могу больше лгать, отец. Не хочу. Я не хочу унижать ложью ни вас с матерью, ни Энн, ни детей. Есть человек… мужчина, которого я люблю. И он любит меня. И я живу с ним… во всех смыслах. Живу в его доме, и хочу быть с ним и дальше.

Уилл ожидал чего угодно, но повисшее за столом тяжелое молчание было хуже всего, что он воображал.

Джон Шекспир отпил из кружки и не спеша вытер ладонью пену с бороды.

— И что же, следуете ли вы пути содомлян, или забавляетесь, как Онан?

Уилл уставился на отца, открыв рот.

— Отец! Прошу…

Он снова стал пунцовым.

— Ну отчего же… — протянул Джон Шекспир. — Я так понимаю, здесь, в ваших модных столицах, это не срам.

Он уставился на Уилла с таким выражением, как будто увидел редкое и исключительное мерзкое насекомое.

— Я, знаешь, даже не слишком удивлен. В тебе всегда это было, Уильям. Я-то думал, надеялся до последнего, что у меня сын, но оказалось — все-таки нет, дочь. Да в твоей жене мужского куда больше, чем в тебе за всю твою жизнь.

Это было уже слишком. Не помня себя от стыда и гнева, Уилл трясущимися руками выложил на стол кошелек.

— Вот, возьми… купишь подарки детям на Пасху… Деньги я посылать буду, не думай!

Он выскочил из-за стола так стремительно, что чуть не опрокинул его.

— Не смей больше переступать порог моего дома! — ударило в спину. — Убью!

Нед Аллен, уже не Фауст, не Тамерлан, не какой-нибудь доблестный Ахиллес или не менее доблестный король Горбодак ударил Кита под локоть — тот отчего-то не ожидал такой подлости, и выронил свое импровизированное оружие.

Пришлось взяться за кое-что посерьезней.

— Ну давай, давай, чего смотришь, прирежь меня прямо здесь, делай что хочешь, как всегда! — рявкнул Нед, ничуть не испугавшись, когда холодное лезвие уперлось ему под подбородок, заставив не только вскинуть голову, но и распутать клубок, в который они сплелись. АКит смотрел на него, не двигаясь, и ощущал, как скула набухает горячечной болью. — Ты ведь привык, что тебе все сходит с рук, да? Одной дуростью больше, одной меньше — какая теперь уж разница! Я все равно не смогу разговаривать с тобой так, как раньше, и тебе это известно…