Элизабет Вернер - Гонцы весны

– То пройдут годы, пока я осилю первые ступени, – переубедил его Освальд, – а до тех пор я буду полностью зависеть от тебя и твоей матери.

В тоне последних слов было столько горечи, что Эдмунд подскочил на месте.

– Освальд! Разве я когда-нибудь давал тебе почувствовать это?

– Ты – нет, но именно поэтому я сильнее чувствую это.

– Ну, здесь мы опять на мертвой точке; ты можешь выкинуть самую нелепую штуку, лишь бы избавиться от этой так называемой зависимости. Но что это значит? Почему остановилась карета? Право, мне кажется, что мы совсем застряли в снегу.

Тем временем Освальд уже успел опустить окно кареты и высунуться из него.

– Что случилось? – спросил он.

– Не проехать, – последовал равнодушный ответ почтальона, находившего такое положение вещей весьма естественным.

– Не проехать! – с гневной усмешкой повторил Эдмунд. – И этот господин объявляет нам это с таким философским спокойствием! Итак, мы застряли. Что же дальше?

Освальд ничего не ответил, но открыл дверцу и вышел из кареты. Положение, в котором очутились путешественники, можно было оценить одним взглядом; приятным его во всяком случае назвать было нельзя. Дорога спускалась в этом месте довольно круто в сторону и узкий горный проход, который надо было проехать, был совершенно занесен снегом, так что продвижение вперед казалось совершенно невозможным. Кучер и лошади, по-видимому, прекрасно поняли это, потому что последние стояли, понуро склонив головы, а кучер бросил вожжи и так смотрел на своих пассажиров, словно ждал от них ответа или помощи.

– Эта проклятая срочная почта! – воскликнул Эдмунд, последовавший за своим спутником. – Почему мы не велели выслать нам собственных лошадей! Теперь мы ни за что не попадем в Эттерсберг до наступления сумерек. Кучер, нам необходимо ехать!

– Никак невозможно, – с невозмутимым спокойствием объявил тот. – Господа и сами понимают это.

Молодой граф намеревался было выругаться, однако Освальд взял его за руку и произнес:

– Он прав. Проехать, действительно, невозможно; с двумя лошадьми здесь ничего не поделаешь. Нам ничего не остается, как отправить почтальона до ближайшей станции еще за парой лошадей и подождать здесь, в карете, пока он вернется.

– Чтобы тем временем нас здесь совсем занесло снегом? В таком случае я предпочитаю пешком отправиться на почтовую станцию.

Освальд оценивающим взглядом окинул дорожный костюм своего спутника, больше пригодный для железнодорожного купе или удобного экипажа.

– В этом костюме ты хочешь пройти по лесу, где на каждом шагу можно по колени завязнуть в сугробах? Да и вообще ты простудишься здесь на резком ветру. Возьми мой плащ!

С этими словами он снял с себя плащ и накинул его на плечи графа, энергично, но тщетно пробовавшего сопротивляться.

– Оставь, а то ты окажешься совершенно незащищенным от метели.

– Мне это не повредит. Я не неженка.

– По-твоему, я неженка? – спросил задетый за живое Эдмунд.

– Нет, ты только избалован! Но теперь в любом случае необходимо принять какое-нибудь решение. Или мы останемся в карете и отправим почтальона, или попытаемся идти дальше пешком. Решай скорее, что будем делать.

– Ах, если бы ты не был так ужасно категоричен! – со вздохом промолвил Эдмунд, – ты постоянно ставишь передо мной эти «или – или». Разве я знаю, можно ли пройти пешком?

Здесь разговор был прерван. Невдалеке послышалось фырканье лошадей, и сквозь туман и завесу падающего снега можно было различить вторую карету. Сильные животные сравнительно легко преодолевали трудности пути, но и они вынуждены были здесь остановиться. Кучер потянул вожжи, посмотрел, покачав головой, на препятствие и нагнулся к окну кареты. Его сообщение, по-видимому, было немногим более утешительно, чем сообщение почтальона, и принято так же нетерпеливо, потому что звонкий молодой голос, отвечавший ему, звучал сердито:

– Как бы то ни было, Антон, мы должны проехать.

– Но что же делать, барышня, если проехать нельзя!

– Глупости! Это необходимо. Я сейчас посмотрю сама.

Дверца кареты открылась, и из нее выскочила очень молоденькая барышня. Очевидно, она была прекрасно знакома с мартовской погодой в горах, так как ее костюм был совсем зимний. Опушенный мехом жакет облегал стройную фигуру в темном дорожном платье, и густая вуаль, прикрепленная к шляпе, почти совсем закутывала голову. Казалось, ее очень мало трогало, что она почти по щиколотки утопала в мягком снегу; она храбро сделала несколько шагов вперед, но остановилась, заметив впереди себя другую карету.