Элизабет Вернер - Своей дорогой

– Зовите его просто Дагобертом, раз уж ему дали такое диковинное имя, – бесцеремонно перебил ее доктор. – По справедливости мальчика следовало назвать Петром, так зовут меня, а я его крестный отец; но моей невестушке это имя показалось недостаточно поэтичным, вот она и придумала. Дагоберт Гагенбах! Язык сломаешь, прежде чем выговоришь!

– В данном случае ваша невестка была, несомненно, права: имя Петр грешит не только против поэзии.

– Какую же еще погрешность вы в нем находите? – раздраженно спросил доктор, выпрямляясь и становясь в боевую позицию, – Петр – прекрасное, прославленное библейское имя! Мне казалось, что апостола Петра все считают вполне достойным человеком!

– Ну, с апостолом Петром у вас не много общего, – заметила Леони. – Итак, господин Дагоберт, завтра после полудня я жду вас, чтобы назначить время уроков и составить предварительный план занятий.

Такое дружелюбное отношение приятно тронуло робкого Дагоберта, и он еще усерднее принялся уверять, что чрезвычайно рад; и это продолжалось до тех пор, пока, наконец, не вмешался дядя в высшей степени немилостивым тоном:

– Мы и так слишком долго задерживали фрейлейн; пойдем, Дагоберт, а то еще, пожалуй, попадем в непрошенные гости во время встречи приезжающих.

Сойдя с лестницы, племянник позволил себе сделать замечание:

– Фрейлейн Фридберг – чрезвычайно любезная дама!

– Зато нервозная и сумасбродка, – проворчал Гагенбах. – Терпеть не может имени Петр! Почему, спрашивается? Если бы твои почтенные родители окрестили тебя Петром, из тебя вышел бы совсем другой малый, а теперь ты – просто малокровная девушка, которую по ошибке назвали Дагобертом.

На террасе они встретились с Рунеком. Доктор сдержанно поклонился и хотел пройти мимо, но инженер остановил его:

– Я только что был у вас на квартире, доктор; один из моих рабочих по собственной неосторожности получил травму во время взрыва. Насколько я могу судить, рана не опасна, но врачебная помощь все-таки нужна; я привез его с собой и оставил в больнице на ваше попечение.

– Сейчас пойду к нему, – ответил Гагенбах. – Вы идете в господский дом? Там сейчас ждут гостей из Ниццы и едва ли господин Дернбург…

– Знаю. Я именно поэтому и приехал из Радефельда. До свиданья, доктор! – Рунек пошел дальше.

Гагенбах посмотрел ему вслед, стукнул палкой о землю и вполголоса произнес:

– Это уж чересчур!

– Ты видел, дядя? Он во фраке, – заметил Дагоберт, – значит, его пригласили.

– Похоже на то! – сердито воскликнул доктор. – Пригласили для приема гостей, а ведь это чисто семейное дело! Чудеса в решете творятся нынче в Оденсберге!

– Весь Оденсберг уже говорит об этом, – тихо произнес Дагоберт, осторожно оглядываясь. – Все в один голос осуждают господина Дернбурга и сожалеют о его невероятной слабости к…

– Что ты-то знаешь об этом, мальчишка? В Оденсберге никогда не осуждают господина Дернбурга и не сожалеют о нем. Ему просто повинуются. Он всегда прекрасно знает, чего хочет, и теперь, конечно, знает; лишь бы его любимчику не вздумалось все перевернуть по-своему; он дорожит своим мнением не меньше, чем его воспитатель и учитель, а когда сталь попадает на кремень – сыплются искры. Однако отправляйся домой, а я пойду взглянуть на радефельдского рабочего. – И доктор направился к больнице, предоставив свободу племяннику, который был очень рад возможности избавиться от своего тирана-дядюшки.

Войдя в дом, Рунек столкнулся с фрейлейн Фридберг, спускавшейся с лестницы. И тут на его приветствие ответили не особенно предупредительно: Леони сделала три шага назад и бросила вокруг беспомощный взгляд. На губах молодого человека появилась насмешливая улыбка, и он с величайшей вежливостью осведомился, в кабинете ли господин Дернбург.

Ей не пришлось отвечать, так как в эту минуту дверь открылась, и сам Дернбург вышел в переднюю в сопровождении дочери.

Майя тотчас бросилась к Рунеку и поздоровалась с ним самым непринужденным, фамильярным тоном.

– Вот наконец и ты, Эгберт! Мы уже думали, что ты опоздаешь к приезду гостей; экипаж может показаться каждую минуту.

– Меня случайно задержали, – ответил Эгберт. – Кроме того, мне пришлось ехать очень медленно, потому что я вез с собой раненого; иначе я давно был бы здесь.

Он подошел к Дернбургу и стал рассказывать ему о происшедшем, а Леони прошептала своей воспитаннице:

– Что за неприличная фамильярность, Майя! Ведь вы уже не ребенок! Сколько раз я просила вас помнить о своем возрасте и положении! Неужели мне придется прибегнуть к авторитету вашего отца?