Элизабет Вернер - Мираж

– Кто знает! – серьезно ответил врач. – Может быть, для Бернрида это был бы лучший исход, ведь гибель Дарлинга для него – разорение, и кроме того не думаю, чтобы жизнь, которую он вел в последнее время, доставляла ему удовольствие. Для его дочурки тоже невелико счастье расти в такой обстановке и в такой среде, хотя отец боготворит ее. Во всяком случае я сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти его, но у меня мало надежды на это.

Наступила пауза. Зоннек молча смотрел в землю и наконец взволнованно сказал:

– Кажется, господина Бернрида в Каире недолюбливают. Никому до него нет дела; больше говорят о его Дарлинге, чем о несчастье, происшедшем с ним самим. Его никогда нельзя было встретить в настоящем обществе, и господин фон Осмар не принимал его.

– Это понятно; германский консул обязан заботиться о своем служебном положении и сторониться сколько-нибудь запятнанных личностей. Правда, Бернрид, происходит из древнего дворянского рода и играет роль в спортивном мире, но друзей у него никогда не было, да и не такой образ жизни он вел, чтобы их иметь. Но вот идет господин Эрвальд; он, кажется, ищет вас. Я поговорю еще со своим коллегой и сейчас поеду в больницу.

Доктор простился и ушел. Действительно, Эрвальд искал Зоннека и, увидев, поспешно направился к нему. Зоннек провел рукой по лбу, точно желая отогнать мучительное воспоминание, пошел навстречу молодому человеку и, протянув ему руку, воскликнул:

– Наконец-то мне удалось добраться до тебя, герой дня! Я мог только издали помахать тебе, так тебя обступили. Поздравляю, Рейнгард! Ты одержал удивительную победу!

– Хорошо проскакал? – спросил Эрвальд, глаза которого заблестели.

– Пожалуй, даже слишком хорошо; я боюсь, что тебя вконец испортят всеми этими восторгами да лестью. Скажи, однако, зачем ты играл комедию, притворялся самым посредственным наездником и только сегодня показал, на что способен.

– Меня это забавляло, – ответил Эрвальд. – Как все удивлялись, пожимая плечами, когда стало известно, что я еду на Фаиде и осмеливаюсь выступить на скачках, в которых участвует прославленный Дарлинг! Ни одна душа не подозревала, чего стоит эта лошадь, а меньше всех сам консул: только фрейлейн фон Осмар, безусловно, верила в нее.

– Фрейлейн фон Осмар? Неужели? – Зоннек бросил пытливый взгляд на лицо молодого человека. – Надо полагать, ее доверие относилось не только к лошади, но и к всаднику?

– Может быть! Во всяком случае я не обманул ее доверия, – беспечно сказал Рейнгард.

Во время этого разговора они шли обратно к ипподрому, но остановились за барьером в толпе. Зоннек, которого знала вся Европа как смелого и деятельного исследователя Африки, очевидно, был известен и в Каире, потому что перед ним почтительно расступались. Он был ниже стройного, высокого Эрвальда; его покрытое темным загаром лицо, может быть, было красивым в молодости, но теперь оно было испещрено глубокими морщинами, оставленными на нем жизнью, полной лишений и опасностей, постоянного напряжения сил и борьбы. Темные волосы этого человека, едва достигшего сорокалетнего возраста, уже серебрились на висках, а глубокие серые глаза смотрели печально и серьезно, и лишь очень редко в них мелькала легкая улыбка. Он рассеянно смотрел на бега, начавшиеся теперь на ипподроме, и вдруг обратился к своему молодому товарищу:

– Ты знаешь, что Бернрид сильно расшибся?

Эрвальд испуганно взглянул на него.

– Нет, напротив, я слышал, что он пострадал очень незначительно.

– Так говорили, но доктор Вальтер, у которого я только что спрашивал, смотрит на дело очень серьезно. Правду сказать, Рейнгард, не было никакой надобности так безумно взвиваться в воздух, беря последнее препятствие, вместо того чтобы просто его перепрыгнуть. Это могло стоить тебе жизни, да и бедной Фаиде также. Такие фокусы уместны в цирке, на скачках же они неприличны.

– Да я и выучился этому в цирке, – смеясь, ответил Рейнгард, – Ведь я почти год странствовал с цирком.

Зоннек посмотрел на него с недоумением.

– И я узнаю об этом только сегодня?

– Вы меня не спрашивали, а у меня до сих пор не было случая заговорить об этом. Я не собирался делать из этого тайну. Но… может быть, вас это шокирует?

– Нет! Я редко кого удостаиваю безусловным доверием, но когда это случается, то уже не имею обыкновения расспрашивать да выведывать. Ты откровенно сказал мне, что изгнало тебя из отечества, и с меня этого довольно. Но, очевидно, иной раз ты вращался в довольно сомнительном обществе, и, я думаю, тебе пора покончить с этим.