Элизабет Вернер - Два мира

Это был странный вопрос для первой минуты помолвки, но мисс Морленд казалось, что все исчерпывалось сделанным ей предложением и данным ею согласием. Лично ей не о чем было говорить с женихом.

– Скоро вы будете носить мое имя, – заговорил он, – будете жить в среде и условиях, чуждых вашей родине.

– Знаю, – спокойно ответила Алиса. – Я вполне понимаю свое будущее положение в немецком обществе и сумею оценить его.

Бертольд почувствовал себя оскорбленным, для своей невесты он был лишь человеком, который намеревался разделить с ней графскую корону.

– В этом я нисколько не сомневаюсь, – ответил он. – Но ведь муж тоже имеет свои права. Я хочу вас, Алиса, вас самих… Мы должны научиться понимать и любить друг друга. Если бы я на это не надеялся… Но ведь это будет? Да?

– Разумеется. Счастье в браке состоит в том, чтобы понимать друг друга и считаться с обоюдными желаниями. Это значительно облегчает жизнь.

Эти слова звучали чересчур обдуманно и трезво и обдали ледяным холодом пробудившееся в Бертольде теплое чувство, он печальным взглядом окинул молодую девушку, которая в такую минуту могла говорить об обязанности «облегчить» друг другу жизнь. Но и с этим ему приходилось мириться, как со многим в этом союзе.

– Вы совершенно правы, – холодно сказал он. – А теперь нам действительно пора пойти к вашему отцу.

Он подал невесте руку, с выражением полнейшего удовлетворения на красивом лице она пошла с ним в салон. Графиня Равенсберг! Красивое, звучное имя! Старинный род, который насчитывает несколько столетий и представительницы которого дважды внесли в свой герб княжескую корону. Но ни одна из этих женщин не имела такой гордой, королевской осанки, не отличалась таким самообладанием, как мисс Алиса Морленд, только что собиравшаяся вступить в этот великосветский круг.

Знаменитый архитектор Гунтрам жил в западной части Берлина. Его дом отличался роскошью и тонким художественным вкусом. Гунтрам жил открыто, на широкую ногу, и в его доме вращалось разнообразное и шумное общество. Он был одним из самых известных и любимых берлинских архитекторов и иногда бывал так завален заказами, что с большим трудом с ними справлялся.

Архитектор сидел в своем кабинете за письменным столом.

Это был человек лет за пятьдесят, с выражением утомления на преждевременно состарившемся лице. Рядом с ним стояла его жена, значительно моложе его, еще красивая, видная женщина в изящном туалете. Супруги вели, очевидно, волновавший их разговор.

– Я знала, что опять будет буря, – сказала жена, – но все-таки не ожидала ничего подобного. Ты просто вышел из себя, а между тем все это дело не имеет особенного значения.

– Не имеет особенного значения? А разве ничего не значит то, что мне снова придется выбросить тысячи на ветер лишь потому, что моему сыну угодно сорить деньгами? Поступил в военную школу всего три года назад, а мне уже не раз приходилось платить его долги! Теперь опять та же история, он преспокойно отправляется в Мец, любезно предоставив тебе сообщить мне «приятную» новость. Но, повторяю тебе, Берта, что я потерял всякое терпение. Я не могу и не хочу больше приносить подобные жертвы!

– Тебе все-таки придется сделать это, – с невозмутимым спокойствием возразила Берта. – Если командир узнает о случившемся, то карьере Адальберта конец. А он так молод и жизнерадостен… может быть, лишь немножко легкомыслен. Тебе не следовало позволять ему становиться офицером.

– Да я с самого начала был против этого, отлично понимая, насколько для подобных характеров опасна военная карьера. Адальберт получает от меня вполне достаточную прибавку к жалованью и должен обходиться этими деньгами.

– Конечно, со временем он и научится обходиться ими, – успокоительным тоном сказала мать, которой казалось благоразумнее не обострять дела в данную минуту. – Он обещал мне это, когда перед отъездом каялся в своих грехах. Бедный мальчик! Он был совсем подавлен случившимся. А ведь как раз сейчас ты строишь виллу для советника Берндта и получил хороший гонорар за проект. Не забывай, что Адальберт – наш единственный сын. К чему нам так усердно копить деньги?

– Копить! – Архитектор горько улыбнулся. – Для этого тебе следовало бы поменьше тратить, а Адальберту – быть поскромнее в своих требованиях.

– Мы живем в берлинском обществе, наш дом всегда открыт для добрых друзей, а это стоит денег. Ты должен бы радоваться, что я беру на себя все общественные обязанности, которые в нашем положении просто необходимы.