Эмили Бронте - Грозовой перевал. Иллюстрированное издание

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Хитклиф. – И что это Вы делаете? Ложитесь как лежали до окончания ночлега, раз уж Вы тут. Но ради Бога! Не кричите снова так жутко. Ничто не может оправдать такого крика, разве что Вам будут перерезать горло!

– Если бы маленькая дьяволица пролезла в окно, она бы, вероятно, задушила меня! – сказал я в ответ. – Я не намерен и далее терпеть преследования Ваших гостеприимных предков. Не является ли преподобный Джобс Брандерхам Вашим родственником со стороны матери? А эта дерзкая девчонка, Кэтрин Линтон, или Ирншоу, или как там ее звали, она, должно быть, подкидыш с испорченной маленькой душой, оставленный эльфами взамен кого-то, украденного ими. Она рассказала мне, что скиталась по земле в течение двадцати лет, просто какое-то наказание за ее смертный грех. Я в этом не сомневаюсь!

Едва я произнес эти слова, как в моей голове всплыла связь между Хитклиф и именем Кэтрин в книге, которая уже было полностью ускользнула из моей памяти до того момента, пока снова не возникла таким странным образом. Я раскраснелся от такой невнимательности, но не подал виду, что понял, что провинился. Я поспешил добавить:

– На самом деле, сэр, я провел первую половину ночи… – в этом месте я опять замолчал. Я был близок к тому, чтобы сказать «внимательно изучая старые книги», но тогда бы это выдало, что мне известно все их содержимое, и того, что написано от руки, и того, что напечатано. Тогда, исправляя самого себя, я продолжил словами «вчитываясь в имена, нацарапанные на оконной раме. Монотонное занятие, преднамеренно введшее меня в сонное состояние, наподобие счета или…»

– Как Вы можете рассказывать мне о своем занятии? – прогремел Хитклиф с дикой горячностью. – Как, как смеете Вы, в моем доме!? Господи, да он просто сумасшедший, раз говорит мне такое! – и он в ярости ударил себя по лбу.

Я не знал, стоило ли мне обижаться на такую манеру речи, или продолжать свои пояснения, но мне показалось, что он был настолько глубоко потрясен, что я почувствовал к нему сострадание, и продолжил делиться своими сновидениями. Я утверждал, что никогда раньше не слышал имени Кэтрин Линтон, но, прочитав его несколько раз, оно произвело на меня такое впечатление, что воплотилось в виде образа, когда я уже не мог контролировать свое воображение. Хитклиф, по мере того, как я говорил, постепенно отступал назад, за кровать, так что, в конце концов, практически скрылся за ней. Однако, судя по его неровному и прерывистому дыханию, я мог предположить, что он изо всех сил старается подавить бьющее через край сильнейшее волнение.

Не желая показывать ему, что я догадываюсь о его внутренних терзаниях, я продолжал шумно приводить себя в порядок, посматривать на свои часы, и разговаривать с самим собой о том, как долго тянется ночь: «Еще нет и трех часов! Я мог бы поклясться, что уже шесть! Время здесь словно стоит на месте, а ведь мы, безо всякого сомнения, разошлись отдыхать в восемь!»

– Вообще-то зимой мы ложимся в девять, а поднимаемся в четыре, – сказал мой хозяин, подавляя тяжелый вздох, и, как мне показалось, сопровождая свой ответ в полумраке характерным жестом руки, смахивающим с глаз слезу. – Мистер Локвуд, – добавил он, – Вы можете пройти в мою комнату. Спустившись по лестнице сейчас, Вы будете единственным, кто начал новый день настолько рано, а Ваш неподобающий крик отправил мой сон ко всем чертям.

– И мой сон тоже, – ответил я. – Я прогуляюсь по двору, пока не настанет рассвет, а потом уйду; Вам не следует бояться моего очередного вторжения. Я теперь совершенно излечился от поиска удовольствий в обществе, будь то деревня или город. Здравомыслящий человек должен находить себе партнера в самом себе.

– Замечательная компания! – пробормотал Хитклиф. – Берите свечу и ступайте куда Вам заблагорассудится. Я присоединюсь к Вам в ближайшее время. В сад не выходите: собаки спущены с цепи; дом находится под охраной Джуны, так что Вы сможете побродить лишь по лестницам и коридорам. Ну, идите уже. Я буду через пару минут.

Я повиновался, но лишь отчасти: я вышел из комнаты и остановился, не зная, куда меня выведет узкий коридор, и стал невольным свидетелем проявления определенного суеверия моего хозяина, в здравомыслии которого, я, как ни странно, не сомневался. Он пробрался к кровати и резко распахнул оконную раму, которая затрещала под его напором. Его просто разрывало от неконтролируемого душевного волнения.