Елена Арсеньева - Кривое зеркало любви (Софья Перовская)

О да, судьба иной раз так злобно смеется, так злобно… Совершенно непонятно, почему это называется иронией!

Но вернемся к процессу «первомартовцев». Нечего и говорить, что нашлись среди русской интеллигенции – ох, не зря спустя некоторое, не столь уж долгое время Владимир Ульянов-Ленин назовет ее гнилой прослойкой! – люди, которые требовали помилования для убийц. Среди них, между прочим, оказались профессор Владимир Соловьев, сын знаменитого историка Сергея Михайловича Соловьева, а также гуманист и страстный охотник на всяческую водоплавающую и летающую дичь, граф-писатель Лев Толстой. Он отправил императору окольными путями письмо, в котором показал себя уже не гуманистом, а просто деревенской кликушей:

«Простите, воздайте добром за зло, и из сотен злодеев десятки перейдут не к вам, не к ним (это неважно), а перейдут от дьявола к Богу, и у тысяч, у миллионов дрогнет сердце от радости и умиления при виде примера добра престола в такую страшную для сына убитого отца минуту».

Александр III, прочитав это, только плечами пожал и подумал, что не зря ему говорили, будто Толстой в последнее время явно не в себе. Не у злодеев просит снисхождения к тем, кто у них на прицеле, не жертв просит пожалеть, а убийц!

Царь распорядился передать писателю, что, если бы покушение было совершено на него самого, он помиловал бы, но «убийц отца не имеет права помиловать».

Добавляли «приятностей» и иностранные заступники за террористов. Особенно почему-то лютовали французы. В число непрошеных адвокатов затесался, между прочим, Виктор Гюго, пуще всех требовавший «не допустить жестокой расправы»… с кем?!

Вообще отношения с Францией в последние годы были осложнены именно из-за этого запоздалого (оглянитесь на свою историю, месьедам! [5]) всплеска гуманизма в стране, прославленной изобретением гильотины и лозунгом: «Les aristocrates a la lanterne!» [6]. За несколько месяцев до убийства, под влиянием так называемых прогрессивных партий, Франция отказалась выдать России анархиста Гартмана, обвиненного в организации взрыва царского поезда 19 ноября 1879 года. Русский посол князь Орлов уехал из Парижа, не простившись ни с президентом, ни с министром иностранных дел, и поэтому новый посол Франции, Морис Палеолог, прибыл в Россию на похороны убитого государя в состоянии некоторой настороженности.

День похорон выдался холодный, пасмурный. С Петропавловской крепости раздались три пушечных залпа, а вслед за этим был поднят черно-желтый штандарт с императорским гербом. Зазвонили колокола во всех церквах. Погребальное шествие двинулось по Адмиралтейской набережной [7].

Его открывал эскадрон кавалергардов. Затем двигалась вереница церемониймейстеров, которые несли царские регалии покойного Александра II: короны, гербы, скипетры, державы главных городов и губерний, входивших в состав России. Перед каждым гербом двое конюших в поводу вели коня под черной попоной.

Вслед за ними старый князь Суворов, потомок генералиссимуса, нес на золотой подушке корону, которая была тяжела от усыпавших ее бриллиантов, рубинов, сапфиров, топазов. Это была корона Российской империи.

За Суворовым следовали представители трех основных сословий: дворян, купцов, крестьян.

Два взвода кирасир замыкали первую часть шествия.

После небольшого перерыва вышли певчие с горящими свечами, а за ними священнослужители в черных ризах, расшитых серебром. Вслед за ними двигалась траурная колесница, запряженная восемью черными лошадьми в траурных попонах с белыми султанами. Внутри колесницы по углам гроба стояли четыре генерал-адъютанта. Сам гроб был покрыт горностаевым покрывалом, вышитым золотом.

За гробом следовал Александр III с непокрытой головой, в Андреевской ленте через плечо. Его сопровождали великие князья.

Его жена Мария Федоровна с детьми, великими княгинями и придворными дамами следовали за гробом в траурных каретах.

Шествие замыкал отряд гвардейцев.

Перед собором Петропавловской крепости великие князья сняли гроб и на плечах понесли его к катафалку.

Вслед за этим в ярко освещенной церкви, перед торжественно сверкающими иконами началась заупокойная литургия.

Императорская семья заняла место справа от катафалка.

Придворные чины, министры, генералы, сенаторы и высшие представители гражданской и военной власти стояли посередине собора. Иностранные послы вместе с чинами посольств заняли место поблизости от катафалка.

Посиневшее лицо усопшего, освещенное колеблющимся пламенем свечей, казалось трагическим.