Елена Арсеньева - Кривое зеркало любви (Софья Перовская)

Софье хотелось отведать всякого кушанья, которое нынче подавалось под этим новым французским соусом. Она начала учиться, посещать курсы, читать. Ее учителями, понятное дело, стали Чернышевский и Добролюбов (нет бога, кроме нигилизма, и эта парочка – пророки его!). Особенный восторг вызвал в ней Чернышевский. «Что делать?» она шпарила наизусть с любого места, а из «Онегина» знала только про дядю, который зачем-то самых честных правил. Тоже небось деспот и сатрап! Домашнего учителя своего младшего брата, прыщеватого студента, Софья немедля возвела в ранг Рахметова и пожелала именно с его помощью сбросить с себя путы надоевшего девичества. Путы сии ее стесняли уже давно, однако приставать за разрешением от них к привлекательному лакею или, к примеру, конюху не позволяли остатки барской спеси. Сказать по правде, от этой самой спеси она не избавится и впоследствии, разве что станет стыдливо скрывать ее и для проверки крепости собственной воли будет ложиться с первым встречным-поперечным немытым рабоче-крестьянином (Желябов оказался исключением, поскольку был пристрастен к чистоплотности и, прихотью своего помещика- самодура , получил неплохое образование, даже недурственно музицировал), но страсть к разночинной интеллигенции вроде Гриневицкого будет донимать ее всю жизнь.

Между прочим, ее первый опыт с первым в ее жизни разночинцем едва не окончился ничем. Молодой человек слишком боялся потерять тепленькое местечко в доме Льва Львовича Перовского, куда попал по великой протекции, а потому смятенно вырвался из цепких объятий не в меру распалившейся губернаторской дочки и дал такого стрекача, что подвернул ногу, упал и сделался к дальнейшему сопротивлению неспособен. Зафиксировав поврежденную конечность (девица Перовская с детства испытывала склонность к медицине), Софья все-таки овладела молодым человеком, который не смог оказаться неблагодарным и удовлетворил ее желание, забыв о ноющей ноге.

Нечего и говорить, что в многонаселенном доме Перовских история сия не могла остаться тайной. У стен здесь были уши, у окон – глаза. Студента секли на конюшне, словно крепостного, а потом пинками выгнали вон, ну а университетское начальство позаботилось снабдить его волчьим билетом. О дальнейшей судьбине студента история умалчивает.

Блудную же дочь отец отволтузил собственноручно, да так, что мать валялась в ногах у мужа, умоляя оставить бывшую девицу Перовскую живой и неизувеченной. Чудом уняла она гнев отца, оскорбленного классовой неразборчивостью любимой дочери. Правильней, впрочем, будет сказать – некогда любимой. С тех пор – как отрезало! Отрезало, что характерно, с обоих концов, потому что, отлежавшись и оклемавшись, Софья ушла из дома.

Она свела знакомство с членами кружка «чайковцев» и здесь, во-первых, вполне смогла дать волю своим потребностям, а во-вторых, поняла, что ей теперь интересно в жизни только одно: добиться свержения режима, одним из столпов которого был ее отец, ее семья – ее великие предки. На Софье Перовской вполне оправдалась расхожая истина о том, что в семье не без урода.

Впрочем, в том кружке и во всех других кружках и обществах, куда ее заносило («Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля»), она пользовалась уважением не только за безотказность и покладистость свою (в смысле самом пошлом), но и – все-таки! – за стоическую строгость к самой себе, за неутомимую энергию и в особенности за обширный ум, ясный и проницательный, с неженской склонностью к философии. Привлекала также чрезвычайная трезвость ее ума – Перовская была начисто лишена иллюзий, видела все вещи в их истинном свете и всегда умела окоротить чрезмерно восторженных товарищей, которые непременно мечтали дожить до установления царства всеобщей справедливости. Перовская была твердо убеждена, что жизнь ее будет недолга и трудна, что кончит она либо от пули, либо в петле, либо сгорит в чахотке, потому что без прикрас видела все те трудности, которые стоят на пути террористов в столь строго охраняемом обществе, как Российская империя. И все же она намерена была унести за собой как можно больше жизней сатрапов и тиранов всех рангов, желательно дойдя до самой высокой вершины – до царя.

При мысли об этом человеке у нее начинало ломить виски от ненависти, дыхание спирало. Он воплощал для нее ту самую мужскую вседозволенность власти – именно мужскую! – которую Софья ненавидела в своем отце. Как Лев Львович Перовский не стеснялся тащить к себе в постель всех привлекательных служаночек жены и даже соблазнил ее племянницу, ровесницу своей дочери, вынудив жену поселить ее в их доме, так и Александр Николаевич Романов сначала крутил бурные амуры с многими придворными дамами, а потом вдруг увлекся юной Екатериной Долгорукой – и уже не расставался с нею, преодолев и ее сопротивление, и неприязнь своих детей, и мнение общества, и собственные сомнения и колебания, и вообще все мыслимые и немыслимые препоны [3]. А ведь она ему в дочери годилась!