Елена Арсеньева: Любящие братцы (Мария-Антуанетта, Франция)

«Проба», предложенная Филиппом, преследовала другую цель. И граф де Безенваль позволил себе заметить со свойственной ему искренностью и прямотой:

– Я хотел бы покорнейше напомнить вам, что тот офицер никогда не «перчил» еду на королевской кухне.

Его острота вызвала смех присутствующих. (Поговаривали, что герцог Шартрский, посещавший самые грязные и подозрительные притоны, подцепил некоторое время назад дурную болезнь и – как говорили в то время – был «наперчен».)

Филипп совершенно не рассердился. Напротив ответил такими гнусными шутками, которые являлись свидетельством прекрасного расположения духа.

Потом он усадил девочку у своих ног и потребовал от нее смешных мелких услуг...

Распалившиеся сотрапезники нетерпеливо ерзали в своих креслах.

– Не волнуйтесь, вы там, стадо свиней, – любезно бросил им герцог. – Я предоставлю в ваше распоряжение гарнир к этому пирожку.

Он похлопал в ладоши. Дверь тотчас открылась, и лакей впустил в комнату полдюжины девиц из Оперы, совершенно голых. Им было от восемнадцати до двадцати пяти лет, и они были, конечно, не так свежи, как первая девушка, но, безусловно, столь же порочны.

И оргия началась...»

Вот так-то...

К женщинам – всем женщинам вообще, проституткам и светским дамам – Филипп относился одинаково: с презрением. Но к некоторым из тех, кого он мог заполучить в свою постель (в том числе и к собственной жене, смиренной Марии-Аделаиде), Шартр испытывал снисходительное презрение, к другим – тем, которых иметь он не мог, – презрение, смешанное с ненавистью. Именно это чувство – ненависть – и вызвала у него Мария-Антуанетта, потому что он, опытный потаскун, немедленно понял, что ему здесь ничего не отломится.

Бог его знает, почему эта женщина и этот мужчина – она была, напомним, красавица, да и Шартр внешне парень хоть куда! – с первого взгляда так невзлюбили друг друга, что даже не давали себе труда свою неприязнь скрывать. Но уж не в ту ли минуту и было положено начало цепочке событий, которые в конце концов доведут их обоих до эшафота?

На братьев супруга своего Мария-Антуанетта смотрела куда благожелательней. Некоторые наблюдатели усмотрели даже чрезмерный интерес в тех взглядах, которые она на них бросала. Но уж это чепуха, право слово!

Ладно, еще графом Провансом Туанетта могла бы нездорово увлечься, но Карлом д’Артуа, бывшим младше ее почти на два года, тринадцатилетним юнцом, – вряд ли. Во всяком случае, в первые дни ее пребывания во Франции. А уж потом обстоятельства складывались так, что могла бы, да. И виноват тут был вовсе не распутный нрав принцессы (довольно-таки затруднительно вырасти распутной под строгим материнским оком императрицы Марии-Терезии!), а ее собственный супруг.

Спустя несколько лет, когда Марии-Антуанетте приписали и Прованса, и Артуа, и Алекса Ферзена, и многих других мужчин, а также женщин, находились среди придворных дам особы справедливые, которые честно признавались:

– Даже если королева и наставляет рога королю, тут одно можно сказать: я бы на ее месте сделала это куда раньше.

Да уж... Да уж!

Архиепископ Реймсский явился окропить святой водой ложе новобрачных принца и принцессы, а потом все вышли. Мария-Антуанетта сидела в постели и с изумлением наблюдала, как ее молодой супруг тоже выходит из спальни... Странно, может быть, вернется? Нет, не вернулся, так что эту ночь, как и многие, ох, очень многие последующие Мария-Антуанетта провела одна. А Людовик на следующий день записал в дневнике: «Ничего». То же самое слово он мог бы писать и впоследствии.

Ночами Мария-Антуанетта тихонько плакала, не понимая, что происходит. Она внушает мужу отвращение? Такова была первая мысль, которая пришла в голову неопытной девушке. Однако днем Людовик был с нею просто обворожителен и не скрывал нежности. И дни проходили очень весело. Король Людовик XV объявил неделю праздников. Фейерверки, балы, спектакли, пиры... Но 30 мая в честь завершения празднеств на большой площади вдруг произошло несчастье. Несколько светящихся ракет упали в толпу. На ком-то загорелась одежда, люди заметались в панике... На следующее утро подсчитали: сто тридцать два погибших и сотни раненых.

Мария-Антуанетта рыдала в своей комнате, видя в случившемся дурное предзнаменование. Оно оправдалось в ту же ночь, потому что Людовик опять не пришел.

И так она проводила ночи одна целых три года, оставаясь девственницей, виня себя, виня мужа, виня злую судьбу...