Елена Арсеньева - Сквозь ледяную мглу (Зоя Воскресенская-Рыбкина)

Отец ее служил помощником начальника небольшой железнодорожной станции Узловая в Тульской губернии. Зоя была старшей в семье – родилась в 1907 году – и даже начала учиться в гимназии, прежде чем в России все стало с ног на голову.

«Осень семнадцатого. Уже отшумел февраль. В России Временное правительство, а впереди Октябрь… Помню, до того, как свергли царя, мой средний брат Коля все спрашивал, приставал к отцу: «Папа, а царь может есть колбасу с утра до вечера? И белую булку? Хорошо быть царем!»

И вот, я помню, как-то отец принес домой кипу трехцветных флагов Российской империи. Дал нам и сказал: «Оторвите белые и синие полосы, а из красных сшейте один настоящий красный флаг!»

(К сожалению, походить под этим красным флагом Ивану Павловичу Воскресенскому не удалось: он умер от туберкулеза. И вот тут-то, при наступившей «народной власти», мальчику Коле впору было спрашивать: «А Ленин может хлеб есть с утра до вечера?»)

«После эпохального Октября 1917 года в обиход вошли новые слова: «ленинский декрет». Первые декреты передавались из рук в руки. Нас часто просили их прочитать: грамотных было мало, а я уже окончила к тому времени один класс гимназии. Вскоре началась Гражданская. К Туле рвался Деникин, и мы все, от мала до велика, работали на подступах к городу, помогали натягивать колючую проволоку.

Потом был голод. По распоряжению Ленина в школах нам выдавали чечевичную похлебку: Ильич спасал наше поколение. Нам еще помогали леса – в них были грибы, ягоды. Ока была полна рыбы. Мы ставили плетеные верши в воду, и они быстро набивались рыбой, но соль – соль невозможно было достать…»

Свои воспоминания о том времени Зоя Ивановна писала уже в постперестроечный период, и любопытно наблюдать, как здесь переплетаются усилия наконец-то сказать правду (воспоминания так и называются – «Теперь я могу сказать правду») с въевшимся в душу стремлением оправдывать советское государство, вечно заступаться за те зверства, которые оно творило с ни в чем не повинными людьми, восхвалять все подряд, хотя бы стиснув зубы и кривясь от отвращения…

Итак, умер отец, мать тяжело заболела и перебралась с малыми детьми в Смоленск к родне. Там она совсем слегла, и все заботы о семье свалились на Зою. А ей было только четырнадцать лет.

«Я осталась за хозяйку в доме. Восьмилетний Женя и одиннадцатилетний Коля были предоставлены самим себе, озорничали, приходили домой побитые, грязные, голодные… И здесь выручил случай. Я встретила на улице товарища отца, военного… Рассказала ему о своих бедах. Он велел прийти к нему в штаб батальона. Так я вошла в самостоятельную жизнь».

Ее зачислили на работу: библиотекарем 42-го батальона войск ВЧК Смоленской области. А вскоре она стала бойцом ЧОНа (частей особого назначения) – карательных отрядов, которые набирались из молодежи. ЧОН – это была гениально-жестокая находка Советской власти. Большевики беззастенчиво пользовались горячностью юности, энергией естественной агрессивности этого возраста, неразумным, порою безрассудным бесстрашием, а главное – легкой управляемостью и податливостью молодежи. Оружие, форма, практическая вседозволенность – о, это сильно пьянило полудетские неразумные головы! Сколько невинной «вражеской» крови было пролито мальчишками (и девчонками) по приказу партии! Спустя десяток лет в фашистской Германии по образу и подобию чоновских частей организуют отряды юнгштурмистов. Юнгштурмисты будут до последнего, даже после разгрома гитлеровской армии, умирать в разгромленном Берлине, пытаясь его защитить, – ну а чоновцами Советы затыкали любую кровавую дырку на том бесконечном фронте, который в то время представляла собой Россия.

Зое Воскресенской повезло. Она была умница, грамотная, сообразительная – поэтому ее из рядовых бойцов довольно быстро сделали политруком-воспитателем, а затем – воспитателем в колонии для несовершеннолетних правонарушителей. Колония находилась под Смоленском. Здесь очень пригодился Зоин бесспорный талант вызывать к себе доверие людей. Строго говоря, ей было можно доверять: она пребывала в лучезарном убеждении, что плохих людей вообще нет, и даже если хорошенько поговорить с каким-нибудь закоренелым беляком, он немедленно покраснеет.

Что характерно, жизнь как ни била нашу героиню, так и не избавила ее от этих иллюзий, что покажет дальнейшее повествование.

В последующие годы она шла привычным для многих своих современниц комсомольско-партийным путем и наконец была направлена на учебу в Москву, в Педагогическую академию им. Крупской. Это было осенью 1928 года. Тогда же Зоя вышла замуж за комсомольского активиста Владимира Казутина и даже родила от него сына. Вскоре она рассталась с мужем, который совершенно не понимал, почему молодая жена и мать не может нормально заботиться о крошечном ребенке, а должна выполнять распоряжения ОГПУ (в то время Зоя числилась машинисткой отделения ДТО ОГПУ на Белорусском вокзале, однако уже тогда начинала вести агентурную работу). Ну а когда ее направили на Лубянку для работы оперативным сотрудником ИНО (иностранного отдела), между супругами возник нешуточный конфликт. Вступили в схватку любовь и долг. Молодая функционерка поняла, что супруг оказался сугубо чуждым ей человеком, вернее, как было принято выражаться в ту приснопамятную пору, чуждым элементом . Развод в коммунистической среде не поощрялся, однако лучше уж развестись, чем свернуть с генерального курса!