Саманта Гарвер - Тайный шепот

Бенедикт шел по коридору, показавшемуся ему длиннее, чем раньше, чувствовал, что горло перехватило, но не мог справиться с этим ощущением. Он остановился у закрытой двери в спальню и сильно зажмурился. Перед мысленным взором возник образ Гарфилда Фергюсона: вот он, мужчина средних лет, привечает юного Бенедикта и его сестер в своем доме; смеется, набив рот рыбой и жареной картошкой; стискивает мозолистой рукой плечо Бенедикта, когда юноше сообщают о смерти матери; подробно рассказывает ему, как сохранить остатки семьи, не рассчитывая на отца, то и дело попадавшего в тюрьму. В следующем секундном видении огненно-рыжие волосы Гарфилда подернулись сединой, а Бенедикт превратился в самостоятельного широкоплечего парня – беспорядочными выстрелами из пистолета он удерживает на месте банду грабителей, а его наставник пробирается через заднюю дверь в ювелирную лавку и без труда укладывает на землю всех жуликов.

Эти волнующие воспоминания сменились мыслями о гордости, светившейся в глазах старика, когда Бенедикту прикололи к кителю его первую награду; о серьезности, с которой Гарфилд настаивал, чтобы Бенедикт брал часть его жалованья на содержание сестер, – а ведь эти деньги Фергюсон мог бы потратить на свою семью… Бенедикт мгновенно открыл глаза, чтобы прогнать воспоминания.

Дверь в тихую комнату открылась. На столе, подле открытого окна горела всего одна свеча, отбрасывая неяркие отблески пламени. Фергюсон большой бесформенной грудой лежал под одеялом. Взгляд Бенедикта сразу устремился к широкой груди друга. Она так медленно вздымалась и опускалась, что он начал тревожиться, не слишком ли поздно пришел.

Но тут Гарфилд заговорил, голос его звучал непривычно слабо:

– Не всех побил, парень, а?

Его акцент был сильнее, чем обычно, и Бенедикт подумал, что другой вряд ли понял бы Фергюсона.

– Все эти годы ловил жуликов и баловался пистолетом, а какой-то разбойник меня сделал.

Бенедикт подошел к кровати и неловко опустился в кресло, еще хранившее тепло ушедшего посетителя. Старик был бледен, кожа его сравнялась цветом с густыми усами и бородой, покрывавшими добрую часть лица. Бенедикт окаменел, заметив темное пятно, расползавшееся по одеялу, прикрывавшему живот Фергюсона.

– Ножом достал. – Пребывание на пороге смерти не лишило старика умения читать мысли. – Кинжал или заточка.

– Где?

– Да у конторы. Я даже его не заметил. – Фергюсон нахмурился. Его ищущий взгляд метался по потолку.

Бенедикт уставился на пол, потом перевел взгляд на руку Фергюсона, бессильно лежавшую на одеяле, и взял ее в свои руки.

– Спасибо, – произнес Бенедикт. – За все, что ты сделал для моей семьи.

Фергюсон рассмеялся и тут же закашлялся.

– Ты отлично управлялся с сестрами, особенно если учесть, откуда мы все родом. Ты бы справился и без такого чудаковатого старикашки, как я. – Старик вздохнул. – Я горжусь тем, что знал тебя.

Бенедикт посмотрел ему в глаза:

– Ты мой лучший друг.

– А ты – мой.

Стиснув зубы, Бенедикт смотрел, как из уголка глаза Фергюсона скатывается на подушку слеза. Потом старик закрыл глаза.

Бенедикт долго сидел неподвижно, потом снял очки и сердито вытер глаза тыльной стороной ладони. Поднимаясь с кресла, чтобы сообщить Вильгельмине о кончине мужа, он вдруг почувствовал, что невероятно сильная рука схватила его за край сюртука.

Взгляд Бенедикта метнулся к лицу Фергюсона, в распахнутых глазах старика светилось совершенное понимание. Очень знакомое выражение. Фергюсон смотрел так всякий раз, когда понимал суть преступления; так наступало внезапное озарение, объединявшее отдельные события в общую картинку.

Он повернул голову и сказал Бенедикту:

– Часы. Мерзавец охотился за моими часами.

Время было позднее, магазин уже закрывался, когда в него вошел незнакомец. Он был высок – на добрых два фута выше стоявшего за прилавком продавца, подсчитывающего дневную выручку, – одет в черные бриджи и длинный черный сюртук, нижнюю половину лица закрывал толстый шарф. Незнакомец почти сливался с уличной темнотой, пока за ним не захлопнулась дверь. Вошедший низко надвинул на лоб треуголку и не сделал попытки снять ее, войдя в помещение, хотя и прикоснулся к полям, проходя мимо дамы, рывшейся в стопках поэтических сборников на дальнем столе. Тяжелые металлические скобы на ноге дамы неприятно заскрежетали, когда она повернулась к следующей стопке книг.