Джулия Грайс - Нежные объятия

В то время особенным шиком считалось, если плоскую крышу особняка венчал изысканно украшенный купол, издали напоминающий странного вида кирпичную шляпу. Дом Эмселов не был исключением. И сейчас, когда Элиза взглянула на него, она вспомнила, как недоумевал ее отец, узнав, что они будут жить в доме со шляпой.

– Со шляпой, моя дорогая? Интересно, с какой? С козырьком, цилиндром или феской? Ну, фантазерка, отчего же ты замолчала?

Тогда Элиза подумала и решила, что больше всего купол похож на цилиндр, высокий и элегантный.

Она свернула на боковую аллею, где располагались конюшни и сараи для экипажей. Что же все-таки случилось с папой? Ссылаясь на неотложные дела, он очень давно уже не выходил из своего кабинета ни к завтраку, ни к обеду. Элизе даже пришлось послать ему записку с просьбой позавтракать с ней сегодня. Все это выглядело, мягко говоря, странно и так не походило на папу!

Элиза оказалась в приятном полумраке конюшни, пропахшей сеном, кожей и лошадьми. На стене висела коллекция хлыстов, стеков и призов, полученных отцом на скачках и ею на бегах.

– Хорошо покатались, мисс Эмсел? – спросил у нее помощник конюха, подошедший распрячь кобылу. Элиза подавила внезапный прилив досады, нахлынувший на нее при воспоминании о незнакомце с дерзкими карими глазами, и ответила:

– Спасибо, Билли, прекрасно.

Не дожидаясь, пока он поможет ей выйти из коляски, Элиза легко спрыгнула на деревянный, покрытый соломой пол. По дороге к дому она постарались отряхнуть свою юбку от пыли. Как ни странно, брызги грязи из этой проклятой выбоины долетели и до нее!

– Мисс Элиза, в каком виде ваша одежда! А волосы! Это ужасно!

Фифина, горничная-француженка, вытащила шпильки из густой шевелюры своей госпожи и принялась энергично расчесывать спутанные локоны.

– Ой! – Элиза, выхватив расческу из ее рук, принялась расчесываться сама. – Честное слово, Фифина, ты так сильно дергаешь, как будто хочешь сделать меня лысой.

– Ничего подобного! Я всего лишь старалась привести ваши волосы в порядок. Право слово, вы ведете себя как мальчишка!

Фифина служила у них в доме еще с тех пор, как Элиза была ребенком, и уже поэтому считала себя вправе брюзжать по любому поводу. Она с недовольным видом вышла в туалетную комнату и занялась там гардеробом хозяйки.

Элиза тяжело вздохнула и нетерпеливо занялась своей прической, требовавшей всегда столько возни. Везет же тем, у кого мягкие, послушные волосы, а не такая рыжевато-коричневая грива, которая вечно выбивается из-под шляпок и которую не удержишь и сотней шпилек.

– Какое платье мне надеть? – спросила она у Фифины.

Когда-то Фифина работала в салоне дамских причесок в Париже. В свои тридцать пять лет она все еще нравилась изрядному количеству мужчин, хотя, по всей видимости, пренебрегая успехом, постоянно ходила в темном строгом платье и белом переднике.

– Вы хотите выглядеть изысканно?

– Не знаю. Наверное. – Элиза отложила расческу. – Кстати, а в каком он настроении сегодня?

Фифина выразительно пожала плечами:

– Он… в своенравном. В деспотическом. Ну, я не знаю. Как всегда.

Девушка, нахмурившись, подошла к кровати, где были разложены сразу четыре платья. Какое выбрать? Впрочем, не все ли равно!.. Мысли Элизы были заняты отцом. Никто, кроме нее, не в состоянии понять этого гордого, строптивого человека. Отец любит ее, и это чувство всегда, что бы ни случилось, будет взаимным.

Элиза почти нехотя взяла в руки белое в золотистую звездочку платье, отделанное шелковыми кружевами:

– Вот это.

– Очень хорошо.

Фифина помогла Элизе снять с себя костюм для верховой езды, что оказалось делом непростым и долгим, ведь для этого требовалось расстегнуть не один десяток маленьких агатовых пуговок и развязать великое множество лент и подвязок. Затем она занялась белым платьем. Прежде чем его надеть, нужно было вытащить китайскую шелковую бумагу, которой для сохранения формы в те времена набивалась одежда, и расстегнуть длинный ряд жемчужных пуговиц. Элиза же между тем стояла посреди комнаты в одном корсете и, уставившись в одну точку, думала об отце.

– Ты говоришь, что он сегодня не в духе. Он зол? Раздражителен?

– Он накричал на Мери, горничную с нижнего этажа, и грозился уволить садовника.

Элиза нахмурилась. Обычно папа не обращал внимания на прислугу и относился к ней, как к хорошо отлаженному механизму, поддерживающему в доме порядок и безмолвно выполняющему любое приказание.