Джудит Айвори - Рыжий ангел

– Томас… – попыталась оттолкнуть его Кристина. Она вдруг сообразила, что он имеет такую же силу, такое же сложение, как и Адриан. Для нее было загадкой, почему он не привлекает ее, а Адриан влечет. – Послушай, Томас, – сказала она, – ты пьян и не можешь мыслить здраво…

Без всякого предупреждения его губы коснулись ее рта. Встав на колени, Томас подался вперед и опрокинул ее. Кристина скользнула под одеяло.

– Томас… – Она отвернулась, скорее рассерженная, чем напуганная его поступком. – Ради Бога… Ты не имеешь права…

Не вступая в дискуссию о правах, он потянул за одеяло.

– Лучше помоги мне, Томас Лиллингз, – предупредила Кристина. Она старалась говорить тихо. – Нас застанут. Убирайся! – Она извивалась и толкала его, сначала сопротивляясь для видимости, потом изо всех сил.

Ее ночная сорочка поднялась. Кристина яростно шептала упреки и сопротивлялась…

– Томас…

Но он расстегивал брюки.

Когда Томас наклонился над ней, она, сжав колени, схватила его за подбородок и бросила ему в лицо, подушку.

– Позволь мне… любить тебя… Кристина, – задыхаясь, говорил он.

Он пытался раздвинуть ее ноги, схватить за руки, прижать их к постели…

Она ладонью ударила его в глаз, другой рукой схватила за волосы, толкалась, брыкалась. Мелькали сбитые простыни.

Томас вскрикнул от боли, потом тихо застонал, когда ее удары обрушились на него. Медленно он слез с кровати. Кристина швыряла в него подушки, потом запустила подвернувшейся под руку металлической грелкой.

Томас даже не пытался уклониться. Казалось, он оцепенел.

– Ох, Кристина, прости…

– Убирайся отсюда, – наконец обретя голос, закричала она. – Не желаю тебя больше видеть!

– Кристина… – Томас с мольбой протянул к ней руки. Она запустила в него книгой.

– Вон отсюда!

Он пятился по лестнице. Кристина помчалась следом, швыряя в него все, что подворачивалось под руку: цветочную вазу, маленький столик, на котором она стояла.

– Ты мерзкий, грязный… Убирайся из этого дома!

У входной двери Томас остановился. Его лицо горело от стыда и гнева. Волосы растрепались, рубашка распахнута, брюки расстегнуты. Он был воплощением смятения, поражения. Это был погибший человек. Без всякой надежды оправиться. Он хмуро посмотрел на Кристину, потом повернулся и выбежал.

Кристина, съежившись на последней ступеньке, уронила голову на колени. Почему она не могла доверять ему? Ведь он был ей другом…

Экономка и дворецкий нашли Кристину, тихо плачущую у подножия лестницы, босую, замерзшую. Всхлипывая, заглушая звуки горя сложенными руками, Кристина без конца повторяла:

– Он был моим другом.

Ролфман в ночной сорочке, накинув сдернутое с постели одеяло, спускался по лестнице своего лондонского дома.

– Черт побери, какой болван барабанит в дверь в такой час?! – бормотал он.

Ответ на этот вопрос ошеломил его. Перед ним, кутаясь от ночного ветра и моросящего дождя, стояла Кристина Хант.

– Сэм… – У нее сорвался голос.

Лицо ее было белым как полотно, глаза красные и опухшие. За последние годы Сэм во Франции довольно насмотрелся на убитых горем женщин, чтобы сразу заметить эти признаки. Сначала мелькнула мысль, что пришло окончательное подтверждение. Адриан мертв. И женщина, которая всю себя вложила в любовь к нему, в то, чтобы найти его живым, вот-вот потеряет присутствие духа.

– Почему бы вам не войти?

Она заколебалась, обернулась. На улице стояла ее карета. Промокшие и замерзшие кучер и лакей дрожали на своих местах.

Сэм пригласил их в кухню.

– Разбудите там кого-нибудь из слуг. Вам дадут что-нибудь выпить.

И Сэм повел вдову Адриана в дом.

Но Кристина не пошла дальше прихожей. И снова заговорила напряженным, неестественным голосом, которого он прежде никогда не слышал.

– Сэм… мне нужна ваша помощь. – Она огляделась, словно понятия не имела, где находится. – Отчаянно нужна, – добавила она.

– Сэмюел? – позвал сверху голос.

Оба подняли глаза. С лестничной площадки на них смотрел Дидье, новый «компаньон» Сэмюела.

– Все в порядке, – сказал ему Сэмюел. – Иди в постель. Это жена старого друга.

Дидье поступил, как велели, но Сэмюел заметил выражение, промелькнувшее на лице Кристины Хант: отвращение, намек на презрение. Ничего подобного никогда не появлялось на лице Адриана. Он никогда никого не осуждал. Только самого себя. Сэма внезапно охватило чувство утраты. В его душе поселился траур, чего он не позволял себе несколько недель, смирившись с потерей друга.