Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1

Я просыпалась три раза в темный предрассветный час. Сперва в печали, потом в радостном волнении и, наконец, с чувством одиночества. Слезы глубоко переживаемой утраты пробуждали меня, омывая лицо утешительным прикосновением, словно влажная ткань в чьих-то любящих руках. Я вжалась лицом в мокрую подушку, и соленая река слез унесла меня в скорбные провалы воспоминаний, в таинственные глубины сна.

И я проснулась с ощущением безумной радости, тело изогнулось дугой в судорогах физического слияния, кожа чувствовала свежесть его прикосновений, разбегавшуюся по нервам и сладкой дрожью замирающую где-то в самой глубине тела. Я отогнала от себя пробуждение, повернулась, ища забвения в остром теплом аромате удовлетворенного мужского желания, в утешительных объятиях моего возлюбленного.

На третий раз я проснулась одна, ощущая себя свободной от любви и печали. Вид тех каменных столбов был еще свеж в памяти. Маленький круг, камни, окаймлявшие гребень крутого зеленого склона. Название этого холма Крэг-на-Дун — холм фей. Одни говорят, что холм этот заколдован, другие — что над ним тяготеет проклятие. И те и другие правы. Но никто не знает, каково предназначение и смысл этих камней…

Никто, кроме меня.

Роджер Уэйкфилд стоял посередине комнаты и чувствовал, что окружен со всех сторон. Основания к тому были у него самые веские. Он и на самом деле был окружен — столами с разными безделушками и сувенирами, тяжелой викторианской мебелью, укрытой какими-то салфеточками, плюшевыми накидками, афганскими коврами. Паркетный пол застилали крошечные вышитые коврики, готовые заскользить под чьей-то неосторожной ногой. Он был окружен двенадцатью комнатами, забитыми мебелью, одеждой и бумагами. И книгами, о, Бог мой, эти книги!..

Три стены кабинета, где он теперь находился, сплошь занимали битком набитые книжные полки. Перед томами, переплетенными в телячью кожу, высились стопы детективов в ярких бумажных обложках, между ними были втиснуты более изысканные образчики полиграфии, удовлетворяющие вкусам любого, даже самого придирчивого члена клуба книголюбов; торчали корешки старинных книг, украденных в свое время из гибнущих библиотек, а также тысячи и тысячи брошюр, записных книжек и рукописей. Та же обстановка наблюдалась и в остальных помещениях. Книги и бумаги занимали все горизонтальные поверхности, шкафы и кладовки трещали по швам. Его покойный отчим прожил долгую плодотворную жизнь, на десять лет дольше положенных по Библии семидесяти. Доживший до восьмидесяти мистер Реджиналд Уэйкфилд никогда ничего не выбрасывал.

Роджер с трудом подавил желание выбежать из дома, вскочить в свой «моррис майнор» и вернуться в Оксфорд, оставив особняк и все, что в нем имелось, на растерзание стихии и вандалов. Успокойся, сказал он себе и глубоко вздохнул. Со всем этим вполне можно справиться. С книгами проще всего: просто их надо рассортировать, а потом позвонить, чтоб приехали и забрали. Понадобится грузовик размером с товарный вагон, но и это преодолимо. Одежда — с ней вообще нет проблем. Оксфэм [1]все заберет.

Он не совсем понимал, что будет делать Оксфэм с целой кучей черных саржевых костюмов покроя 1948 года, но, возможно, бедняки не слишком разборчивы. Ему стало легче дышать. Он специально взял месячный отпуск на кафедре истории Оксфордского университета, чтобы привести в порядок имущество и дела его преподобия. Что ж, в этот срок вполне можно уложиться. Правда, порой его охватывало отчаяние, и тогда казалось, что эту работу не переделать и за годы.

Он подошел к одному из столов и взял с него маленькое фарфоровое блюдце. В нем лежали небольшие металлические прямоугольнички — свинцовые «габерлунзы», специальные бляхи, которые в XVIII веке служили приходским нищим как бы свидетельством того, что они имеют лицензию на это ремесло. У лампы стояла коллекция каменных бутылей, рядом с ними — табакерка из рога, отделанная серебром. Сдать их в музей? Весь дом был битком набит разными якобитскими поделками, его преподобие был любителем истории, а его излюбленным объектом исследований был XVIII век.

Пальцы инстинктивно потянулись к табакерке, погладили ее поверхность, пробежали по вырезанным на ней черным буквам — имена и даты жизни «дьяконов и казначеев гильдии портных Кэнонгейта, Эдинбург, 1726 год». Может, все же стоит сохранить несколько раритетов из коллекции его преподобия? Но он тут же решительно отверг эту мысль.