Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!

— Расскажите мне об этом Мюллере, — попросил лорд Джон. К нему уже начал возвращаться аппетит — он целиком прикончил свою порцию маисовой каши, хотя и отодвинул в сторону салат из листьев одуванчиков и вареного лаконоса.

Я выудила из горшка мягкий стебель и принялась его жевать, наслаждаясь пряным вкусом.

— Мюллер — глава большой семьи. Они немцы, лютеране, как вы уже и сами поняли! надо полагать. Они живут примерно в пятнадцати милях от нас, вон в той стороне, вниз по течению реки.

— Ну, и?..

— Герхард — здоровенный мужик, и он жутко упрям… ну, об этом вы тоже догадались, я думаю. Говорит немного по-английски, но очень плохо. Он немолод, но, Господи Боже мой, до чего же он силен! — Я словно вживе увидела перед собой этого старика, с его мощными мускулами, и как он забрасывает в свой фургон мешки с мукой, в каждом из которых веса было не меньше пятидесяти фунтов… можно было подумать, что в этих мешках перья!

— А та его драка с Джейми, — спросил Грей, — он мог потом затаить злость?

— Он вообще-то безусловно из тех, кто долго помнит обиду, но только не в таком случае. Это не было настоящей дракой. Это… — Я покачала головой, пытаясь найти подходящее описания того случая. — Вы знаете, что представляют собой мулы?

Светлые брови лорда Джона взлетели вверх, он улыбнулся.

— Ну, немножко знаю.

— Ну так вот, Герхард Мюллер и есть мул. Не то чтобы у него был действительно плохой характер, и не то чтобы он был действительно глуп, — но он не слишком обращает внимания на все то, что не умещается в его голове, и нужно приложить немало усилий, чтобы заставить его заметить и понять что-то такое, что вне его представлений.

Я лично не присутствовала при происшествии на мельнице, но Ян описал мне его во всех деталях. Старый олух вбил себе в голову, что Фелиция Вулэм, одна из трех дочерей мельника, обвесила его и потому должна ему еще один мешок муки.

Фелиция тщетно пыталась ему объяснить, что он ей привез пять мешков пшеницы; что она смолола их и получилось ровно четыре мешка муки. Ведь это же разные вещи, твердила девушка, ведь теперь нет твердой оболочки и шелухи, бывших на зерне. Пять мешков пшеницы равны четырем мешкам муки.

— Fünf ! — продолжал твердить Мюллер, размахивая перед лицом девушки здоровенной ручищей. — Es gibst fünf ! — Он не поддавался никаким уговорам и начал в конце концов громогласно ругаться по-немецки, наседая на девушку и загоняя ее в угол.

Ян, предпринявший несколько безуспешных попыток отвлечь на себя внимание старого дурня, выскочил из помещения мельницы, чтобы позвать Джейми, говорившего с мистером Вулэмом. Они вдвоем поспешно вошли внутрь, но Джейми точно так же, как и Яну, не удалось убедить Мюллера, что никто его не обманывал.

Не обращая ни малейшего внимания на их увещевания, он продолжал напирать на Фелицию, явно намереваясь заграбастать лишний мешок муки из тех, что лежали за спиной девушки.

— Ну, вот тогда Джейми решил, что незачем тут тратить слова, и врезал ему как следует, — закончила я рассказ.

Джейми совсем не хотел этого делать, поскольку Мюллеру было уже около семидесяти лет, — но он изменил мнение, когда его кулак отскочил от челюсти Мюллера, как будто та была выточена из мореного дуба.

Старик попер на Джейми, как загнанный в угол медведь, и уж тогда Джейми пришлось приложить Мюллера изо всех сил, дав ему сначала под ложечку, а потом еще раз в зубы, — только тогда старый пень рухнул на землю, а у Джейми оказались разбитыми костяшки пальцев.

Потом, по требованию Вулэма — который был квакером и потому принципиальным противником насилия, — Джейми пришлось ухватить Мюллера за ноги и вытащить ошеломленного фермера наружу, где с помощью сыновей Мюллера погрузили в фургон. Джейми тоже забрался в фургон и, держа старики за воротник, долго и вежливо объяснял ему что-то по-немецки; а мистер Вулэм поспешил погрузить пять мешков муки под буравящим взглядом старого болвана.

Мюллер дважды пересчитал их, потом повернулся к Джейми и с достоинством произнес:

— Danke , mein Herr .

И после этого уселся на козлы рядом с хихикающим сыном и отбыл восвояси.

Грей почесал пятнистую щеку и улыбнулся.

— Понятно. Так значит, он не затаил обиды?

Я покачала головой, дожевывая корешок.

— Ничуть. Он был очень любезен со мной, когда я приехала на его ферму, чтобы помочь Петронелле произвести на свет ребенка. — Мое горло внезапно сжалось, когда я снова подумала о том, что их обоих уже нет в живых, и я чуть не подавилась горьковатым листком одуванчика, и к моему горлу подкатила желчь.