Синтия Хэррод-Иглз: Темная роза

Но теперь и она умерла, и Эдмунд – все люди того поколения, исключая дядюшку Ричарда. Поместье же принадлежало еще и сводным братьям и сестрам Пола, Джеку, Мэри и Эдуарду, которых Пол ненавидел, считая отпрысками Эдмунда. Однако он никому никогда не говорил об этом, разве что семейному священнику, Филиппу Доддсу. Каждую неделю он каялся в ненависти, обещал изгнать ее из сердца, но ничего не получалось, так что отец Доддс перестал читать ему мораль и просто назначал покаяние, тяжело вздыхая и покачивая головой.

Пол серьезно воспринимал свое положение хозяина поместья и настаивал на том, чтобы вся семья практически каждый день собиралась за обедом, хотя окрестные дворяне давно забросили этот обычай и обедали каждый сам по себе. По праздникам к ним присоединялся дядюшка Ричард, который имел свое поместье Шоуз, примерно в миле от Морлэнда, полученное после смерти Элеоноры. Впрочем, его крупную, бородатую фигуру можно было видеть за семейным столом и в будний день: в Шоузе обосновались его сын, Илайджа, с женой Мэдж и сыном Эзикиелом, и Ричард всегда ощущал некоторую неловкость от своего присутствия в их маленькой счастливой семье. Его жена умерла много лет назад, и с тех пор он не женился – ему всегда нравилось воздержание, он даже хотел когда-то стать монахом. Его второй сын, Майка, принял сан в 1501 году, а ныне служил священником при доме графа Сюррея.

Положение церкви часто обсуждалось за столом, и довольно оживленно, как и в любом кругу образованных англичан, спорщиков и диссидентов по природе.

– Дядюшка, чем вы можете оправдать существование монастырей в наше время? – однажды спросил Ричарда Пол. – Сейчас на дворе 1512 год, и люди верят больше, чем сто лет назад. Истинно верующий человек стремится нынче выйти в мир и сделать что-то ради веры, а не сидеть в роскоши и думать о Боге.

– У созерцательной жизни есть свои преимущества, как и у мирской, – мягко отвечал Ричард. – Бог радостно примет оба приношения, вспомни историю Исава.

– Ну-ну, дядюшка, вы сами не верите в то, что говорите, – подтрунивал Пол. – Вы часто повторяли, что не стали монахом, потому что мечтали обойти всю страну и повстречать людей Божиих и пообщаться с ними.

– Таков мой путь. Это путь не каждого. Кто-то хочет созерцать тайны Божии в уединении, и не мне или тебе отрицать этот путь.

Тут в разговор вступил Филипп Доддс: – Хоть у созерцательной жизни есть свои достоинства, да нынешние монастыри не место для нее. Посмотрите, что они творят – они погрязли в лени, роскоши и пороке. Сомневаюсь, что в стране есть хоть один праведник в монастыре.

Ричард покачал кубком, только что наполненным пажом-виночерпием:

– Дражайший Филипп, нельзя же осуждать саму идею только из-за несовершенства людей, ее проповедующих.

– Не понимаю, – продолжил Филипп, – если нет достойных людей, может все-таки порочна сама практика?

– Вот именно! – с триумфом воскликнул Пол. – В 1512 году от Рождества Христова этот образ жизни устарел, никто в него не верит. В большинстве обителей живут лишь по горстке послушников, которые приняли постриг в основном еще в детстве, когда не соображали, что делают. Спросите-ка их, наверняка они будут рады покинуть монастырь, клянусь!

Жена Пола, Анна Баттс, поддержала Ричарда, но не потому, что одобряла эту систему – у нее отсутствовали твердые убеждения, – а просто из духа противоречия мужу. Они приходились друг другу двоюродными братом и сестрой, их обручили в детстве и обвенчали, как только они достигли подходящего возраста: Анна – четырнадцати лет, а Пол – шестнадцати. Их брак ничем не отличался бы от прочих подобных, если бы Анна не влюбилась в Пола, а после этого выяснила, что он ее не любит. Он относился к ней с презрением, считая ее бесцветной и неинтересной. Анна полагала, что у него есть любовница, а может, и любовницы, и теперь ненавидела его сильнее, чем когда-то любила.

– А я думаю, что им есть место в нашей жизни, – заявила она, а когда все взгляды устремились на нее, начала оправдываться: – Кто же станет присматривать за бедными и больными, если не будет добрых монахов, которые примут их и накормят, подадут милостыню?

Пол пристально взглянул на нее.

– Не болтай о вещах, в которых ничего не понимаешь, – бросил он, а Филипп добавил более мягко:

– Мы подаем у ворот больше милостыни, чем в большинстве аббатств. Может быть, в нашем приграничье монахи еще делают добрые дела, но чем дальше на юг, тем хуже. Надо, чтобы состоятельные люди приходили на помощь нуждающимся.