Сэнди Хингстон: Безрассудная леди

Лукас Кимбалл Стратмир, четвертый граф Сомерли, в смятении уставился на голенища своих облегающих высоких сапог. Сапоги, черт возьми, протекали. И сапожника нечего винить, потому что он носил эту пару лет десять — не меньше. Скорее уж винить можно было снег — огромные снежные сугробы, в которых ноги утопали до пуговиц на бриджах. В Дорсете такого снега никогда не бывает. «Вот и надо было оставаться там, — размышлял он, понукая коня, с неохотой преодолевавшего бесконечные сугробы. — Середина марта. На розовых кустах, наверное, уже начали набухать почки. Пора производить обрезку. Надо надеяться, Тимкинс догадается наладить обогреватели, если вернутся холода…»

Тпру! Проклятая кляча, которую он нанял, споткнулась, и Лукас едва удержался в седле. Он натянул поводья и повернулся, чтобы окинуть взглядом необозримое белое безмолвие. Кажется, его никто не преследовал. Не понравились ему те двое странных попутчиков, которые остались в почтовом дилижансе в Липовске. Было в них что-то такое настораживающее: слишком много колбасы и фляг со спиртным в их узелках для такой обнищавшей страны. Подозрительной была их излишняя готовность угостить попутчиков.

«Россия. Я ни минуты не скучал по тебе, Белая Леди, — мрачно думал он, понукая уставшую лошадь. — Не в обиду будь сказано, но я ничего бы не потерял, если бы никогда не увидел тебя снова».

Одежда промокла до нитки, да к тому же и чихать он начал — только этого не хватало! Лукас полез за носовым платком и почувствовал, как захрустел под пальцами клочок бумаги, который он засунул в жилетный карман. Вот кто виноват во всем — Казимир Молицын. Хотя о мертвых не принято думать плохо.

Где-то вдалеке послышался вой. Волк, наверное, подумал он и, прищурив глаза, вгляделся вдаль. На горизонте виднелись серые столбики дыма, поднимавшегося из печных труб. Неужели он уже отъехал на десять миль от Липовска? Трудно правильно определить расстояние, когда все утопает в белых снегах. Лукас пришпорил лошадь, чувствуя близкое окончание бесполезной затеи, но все-таки еще раз повернулся и оглядел окрестности.

Никого. Никаких преследователей. Он постарался прогнать дурные предчувствия и чуть было не рассмеялся над собой. Как могли эти головорезы появиться здесь, если он сам три четверти часа наблюдал с вершины холма за почтовым дилижансом [1]после его отправки из Липовска, пытаясь убедиться, что эти двое не сошли с него? Да и кому придет в голову следить за ним? Прошло пять лет с тех пор, как он уехал из России, — пять лет спокойной, уединенной жизни в Дорсете. Теперь в Москве или Санкт-Петербурге его уже никто не помнит.

И все же те двое в дилижансе не были похожи на простых мужиков, хотя каждый из них говорил по-деревенски и изображал из себя рубаху-парня. Оба с излишней готовностью угощали попутчиков водкой. Что-то в их глазах пробудило в Лукасе былую бдительность и заставило пристально приглядеться к ним. «Пожалуй, ты слишком подозрителен», — пожурил он себя. Бонапарт идет на Москву, и кому сейчас в правительственных кругах есть дело до какого-то… как оно называется, это местечко? Вспомнился клочок бумаги, который сунул ему Казимир. Мишаково. Он потратил полдня, отыскивая эту Богом забытую деревню на своих картах. «Сам того не зная. Казимир Молицын направил меня по ложному следу», — подумал Лукас с грустью. Видит Бог, их многое связывало. В первый год своего пребывания в Петербурге, когда он еще злился на то, что ему пришлось уехать в эту вынужденную ссылку, именно Казимир вывел его из состояния депрессии, показал город, ознакомил с тонкостями сложных взаимоотношений при царском дворе. Однажды он спас Лукасу жизнь, когда случился провал в связи с французским курьером. Лукас отплатил Казимиру тем же шесть месяцев спустя, когда они оба по чистой случайности оказались втянутыми в кровавую потасовку на Неве. За пять лет работы бок о бок друг с другом в интересах своих государств между ними установилось не только полное доверие, но завязалась тесная дружба, какой у Лукаса не бывало ни с кем со школьных лет.

Он словно снова увидел широкое смуглое лицо Казимира и услышал его напряженный голос, когда тот передавал ему клочок бумаги: «Не открывай его, Лукас, пока не узнаешь, что меня нет в живых». В то время это могло вызвать только усмешку, оба они тогда были молоды, здоровы, и Казимир уезжал в Париж, где должен был занять весьма престижный пост. Это происходило пять лет назад, в 1806 году. Царь Александр только что объединился с Бонапартом против Англии, несмотря на явные и тайные усилия, прилагаемые Лукасом от лица министерства иностранных дел своей страны с целью предотвратить подписание пакта. «С какой стати тебе умирать, Казимир?» — спросил он тогда. «Рано или поздно они отыщут меня, они за мной придут», — произнес в ответ Казимир.