Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]

— И отвечай же на мой вопрос! Где мама? Черт бы тебя побрал, где моя мама?

Ответ Эдмунда был таким же холодным и безразличным, как могильная плита:

— Памела… твоя мать… умерла на исходе шестой недели после твоего отплытия на Полуостров. Такие новости обычно не сообщают в письмах тем, кто рискует жизнью, — даже если и есть надежда, что они дойдут до адресата. В любом случае я не счел это необходимым, коль скоро ты все равно не успел бы на похороны.

Люсьен содрогнулся, словно получил сильнейший удар.

— Нет!!! — вскричал он, прижимая руки к ушам, не желая ничего больше слушать. — Перестань! Этого не было! Я не верю в это! Я не хочу верить в это! Черт возьми, я же дома! Ну почему я не могу проснуться?!

Но Эдмунд продолжал свою речь, и каждое его слово падало словно ядовитое семя, а Люсьену ничего не оставалось, как слушать.

— О, если бы это был сон. Но это все истинная правда. Памела умерла…

— О нет, — простонал Люсьен, опускаясь на колени, словно моля о милосердии этого человека, в котором видел лишь надменность и отвращение: — О Боже, нет…

— Эдмунд, — жалобно воскликнула Мелани, положив руку ему на локоть, — тебе не кажется…

Эдмунд оттолкнул ее к двери, где она встала, обливаясь слезами. А он заговорил торопливо, словно стараясь поскорее изложить то, что считал нужным:

— Твоя мать умерла, предоставив мне самому разбираться с тем фактом, что она не была мне верна. — Каждое слово придавливало Люсьена все ниже к полу. — Предоставив мне самому разбираться с незаконнороженным сыном, которого подсунула мне двадцать три года назад. И для всех нас было бы лучше, если бы ты тоже умер, ибо вид твой мне отвратителен. Мелани теперь моя жена. И у нас есть сын — мой сын. Тебе больше нечего делать в Тремэйн-Корте, Люсьен. Я прикажу Бизли подать твою лошадь. Мы хотим, чтобы ты уехал.

Его мать — умерла?.. Нет!!! Его возлюбленная Мелани — жена его собственного отца? Невозможно. Невозможно!

— Отец… нет.. пожалуйста… нет. Это глупости. Это не может быть правдой. Этому нельзя быть правдой! Мелани?

Но никто не ответил. Никто не помог. Он был абсолютно, ужасающе одинок. И его отец, и Мелани ушли, предоставив его самому себе, израненного и беззащитного, измученного этим мрачным бредом.

— Мистер Тремэйн приказал подать вам свежую лошадь, так как ваша уже не способна везти вас сегодня ночью.

Люсьен поднял голову и увидал в дверях девицу по имени Кэт Харвей, с любопытством пялившую на него свои бесстыжие пустые глаза. И в его темных зрачках вдруг полыхнула дикая, свирепая ненависть. Это все она. Она была началом его кошмара.

— Ты! Что ты делаешь в моем кошмаре, черт тебя побери?! Вон отсюда! Вон!!!

Силы его иссякли, тело содрогалось от боли. Он рухнул на пол, сжимая голову руками, прижав колени к груди, — испуганный и дрожащий, как дитя.

— Мама… мама… Я дома… — бормотал он. Люсьен видел серые невыразительные глаза Кэт, несмотря на то, что изо всех сил зажмурился, чтобы не видеть ничего вокруг себя. Но эти проклятые глаза все смотрели на него и смотрели, они вонзались в него, пока не растворились в душном сером тумане, который, сгустившись, милосердно превратился во тьму, окутавшую его разум.

Кэт устроилась на широком подоконнике, глядя в окно на широкий двор и на вечно распахнутые ворота. Ледяные струи дождя стекали по стеклам, так что ей пришлось прищуриться, чтобы разглядеть мраморные статуи возле парадного входа, — с некоторых пор она стала думать о них как о своих единственных друзьях в Тремэйн-Корте.

Неужели она прожила здесь всего год? Казалось, что больше. Казалось, прошла целая вечность. Что за безжалостный дом, полный тайн и неукротимой ненависти. И горя. Казалось, что каждый обитатель этого дома носит в себе целую вселенную, полную горя, — за исключением одного человека. Ничто не могло повлиять на царившую в этих стенах атмосферу: ни летняя жара, ни весенние бури и ливни. Ничто. Здесь вечно царила зима — жестокая, серая и мертвяще холодная.

Как ее собственная жизнь. Она стала разглядывать свое отражение в стекле, чтобы отогнать мрачные мысли, а потом задумалась над тем, что увидала. И это весьма мало способствовало подъему духа. Слишком длинная, слишком тощая; ее фигура едва угадывалась под бесформенным одеянием из коричневой грубой шерсти — оно и служило именно для того, чтобы скрыть ее тело от шеи до пят.

Ее длинные волосы, туго стянутые в узел на затылке, почти не отражались в оконном стекле, так что ее вполне можно было счесть лысой. Эта нелепая мысль вызвала у нее легкую улыбку. Слишком тощая, слишком длинная — и лысая. И тихая, как призрак. Наверняка этого достаточно, чтобы сделать Мелани Тремэйн счастливой — хотя непохоже, что этой женщине вообще возможно угодить.