Сильвия Торп - Алое домино

— Антония, ты в порядке? Тебе не причинили вреда? — Она покачала головой, и он отпустил ее, проговорив с кривой улыбкой: — Ханна сказала мне, где стоит карета, в которой тебя заперли, но когда я пришел туда, чертова экипажа и след простыл. Я сразу понял, что это — дело рук Келшелла, и боялся, как бы он не взял тебя в заложницы за Ханну и ее отца.

— Он сказал, что ему приходила в голову мысль потребовать за меня выкуп, — дрожащим голосом ответила она, — но поскольку Ханна во всем призналась, надежды на успех у него было мало. — Она подняла на него испуганные глаза. — Джеррен, опасность действительно позади? Дядя Роджер заявил, что его игра проиграна, но не знаю, можно ли ему верить.

Он кивнул:

— Да, проиграна.

— И поединка между вами не предвидится?

— Нет. И это наилучший вариант. — Джеррен взял ее за руку и усадил на диван. — Ханна рассказала всю историю, а Престон, поняв, что правда выплыла наружу, подгвердил. Питер взял у них письменные признания, должным образом засвидетельствованные и подписанные, а владея такими документами, я всегда смогу держать Келшелла в руках. Боясь за свою жизнь, он ни за что не осмелится снова покушаться на мою жизнь. — Он умолк и слегка нахмурился. — Ты знаешь, что он на грани краха?

— Да, он сказал мне по дороге домой. — И Антония едва слышно спросила: — Джеррен, будет большой скандал?

— Не думаю. Это часть моего договора с Престоном. В обмен на признание я дал слово ничего не разглашать. Он предан Келшеллу и горит равным желанием — и защитить хозяина, и купить свободу себе и дочери.

— Джеррен сунул руку в карман и достал серьги с рубинами и алмазами. — Вот твои украшения. А платье я разрешил Ханне оставить себе, поскольку, думаю, ты теперь вряд ли согласишься его надевать.

— Да уж, конечно, — с горячностью подтвердила она, беря драгоценности, — но я признательна, что ты уберег серьги. Мне было бы очень жаль потерять их.

«Потому, что они — твой первый подарок мне, » — прибавила она мысленно, спрашивая себя, а помнит ли и он это тоже. Джеррен если и помнил, то не выразил ничем, а мрачно произнес:

— Не в первый уже раз Ханна притворялась тобой. Келшелл понимал, что вряд ли удастся заставить тебя играть активную роль в его смертной игре, вот и решил сделать тебя виновной без твоего ведома.

Сидя рядом, он рассказал о подосланных к нему наемных убийцах и о том, что они с Питером узнали от их предводителя.

— Когда парень упомянул нанимавшую его женщину и описал ее, я поверил в то, во что и должен был поверить, по убеждению Келшелла — что это была ты. — Он помолчал и сухо добавил: — Это случилось за день до того, как я отправил тебя в Глостершир.

— За день до того? — прижав руку ко рту, Антония воззрилась на него, понимая теперь, как нестерпимо фальшиво прозвучало в свете случившегося и ее признание, и предложение помочь. — Боже милостивый! Неудивительно, что ты не поверил мне!

Впервые она позволила себе подумать о том, что они в тот день наговорили друг другу, понимая, насколько она с каждым словом заслуживала в его глазах все больше осуждения. Но тут вспомнила любопытное противоречие в его недавнем поведении и недоумевающе нахмурилась.

— А вчера в Воксхолле ты был готов доверять мне.

Почему?

Он пожал плечами:

— Ты наконец-то убедилась, что от Келшелла тебе грозит такая же опасность, как и мне, а поскольку всю эту чертову ситуацию следовало как-то разрешить, я и дерзнул пойти на немалый риск и поверить в твои честные намерения. А когда обнаружил, что Алое Домино, встретившее меня у ломберной, вовсе не ты, понял: мои рассуждения верны и ты — такая же жертва заговора, как и я.

— Понятно! — шепотом проговорила Антония и склонила голову, чтобы скрыть смущение и разочарование. Значит, он по-прежнему уверен, будто ею двигал эгоизм, и убедить его в обратном нет никакой надежды. Чувство полной безысходности овладело ею, глаза наполнились слезами, усталость Я отчаяние помешали взять себя в руки. Но больше всего на свете страшась жалости, она немыслимым усилием попыталась все же говорить ровным голосом:

— Я осознала опасность уже давйо, но теперь, благодарение Богу, все кончилось, даЯ Нас обоих. — Она умолкла, глубоко вздохнула и, теряя последние силы, произнесла уже не так спокойно: — Может быть, не станем говорить об этом сегодня? Я так устала.

— Я знаю, — мягко откликнулся он, — но один момент все-таки нужно выяснить. То, что ты совершила вечером, вполне может объясняться желанием спасти самое себя. Но есть еще кое-что, уже не объяснимое этой причиной. Вот, Антония.