Кэтлин Вудивисс - Лепестки на воде

— Мадам, я подчиняюсь приказам капитана. Если он прикажет мне освободить Поттса, я, разумеется, сделаю это.

Понимая, что переложил весь груз ответственности на старшего, Харпер перевел взгляд на Фитча в ожидании неизбежного приказа, но Фитч почему-то медлил.

— Займитесь делом, мистер Харпер, — наконец велел капитан. — Мы обсудим это разногласие в другой раз.

— Эверетт Фитч! — Гертруда надулась, как разъяренный морж, словно желая испытать на прочность лиф платья, сдерживающий увесистую грудь. — Вы хотите сказать, что позволите мистеру Харперу пренебречь моим распоряжением? Если вы не заставите его подчиниться моему приказу, папа найдет способ напомнить вам, кому вы служите. Он прибудет в Нью-Йорк на «Черном принце» до того, как мы покинем порт, и, я уверена, ему найдется что сказать о вашей сегодняшней выходке.

Капитан Фитч ухитрился замаскировать раздражение вежливыми, но высокомерными манерами. Наученный горьким опытом, он знал, что перечить Гертруде — значит разжигать гнев ее отца, который никогда и ни к кому не проявлял сочувствия, а тем более к тем, кто нанес оскорбление ему или его дочери. Если бы Тернбулл не являлся единственным владельцем «Гордости Лондона», Фитч пресек бы вмешательства Гертруды с самого начала плавания, но, к сожалению, кошелек находился отнюдь не у него в руках. В этом и состоял недостаток женитьбы по расчету, от которой он почти ничего не выиграл. За исключением жалких крох, которые он умудрялся воровать то тут, то там, состояние Тернбулла оставалось для него недоступным, и это больно ранило Фитча, ибо Хорас Тернбулл был баснословно богат.

— Прошу простить меня, Гертруда, но, по-моему, благоразумнее будет подождать и разобраться во всем, когда команда покинет корабль — чтобы никто не узнал об освобождении Поттса.

Как громадная кошка, Гертруда заворочала головой в складках шеи и улыбнулась, довольная, что сумела настоять на своем. Джейкоб Поттс держал ее в курсе возмутительных выходок дерзкой ирландки, осмелившейся упрекать Гертруду и ее мужа, словно скверных детей. Первый взрыв упреков Шимейн вызвала порка Энни Карвер вскоре после отплытия из Англии. Энни, неказистая мышка, заслуживала наказания, попытавшись наложить на себя руки после потери ребенка, но Шимейн О'Хирн провинилась гораздо сильнее, отважившись бросить упреки в лицо супругам на виду у всего экипажа и каторжников. С тех пор Гертруда мечтала увидеть, как безжизненное тело этой девчонки погрузится в океанские глубины, и стремилась отомстить ей. Но никакими уговорами и угрозами ей не удалось заставить Эверетта наложить на ирландку более строгое наказание, чем четыре дня карцера и до предела урезанный паек. Несмотря на то что он также подвергся негодующей критике Шимейн в тот день, капитан отмахнулся от нее, заявив, что виноват только тот, с кого все началось, — человек, приказавший отнять у Энни младенца и продать его.

Вцепившись обеими руками в перила, Гертруда мрачно взирала на женщину, которую дважды отправляла в карцер. Потрепанная, грязная косынка прикрывала жгучие пряди ее волос, но каким бы грубым ни был этот клочок ткани, он не отвлекал взгляда от прелестного овального лица и больших, чуть раскосых изумрудных глаз под изящно изогнутыми бровями. Усмотрев в хрупкой красоте Шимейн и ее тонкой, гибкой фигуре сходство с русалкой или даже королевой эльфов, Гертруда не удержалась, чтобы не подпустить шпильку:

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал из трюма! — ехидно протянула она, заставляя девушку вскинуть голову. — Долго же ты там пробыла, небось успела заплесневеть! А что это на тебе за тряпка? Какая изысканность! Вижу, ты позаботилась о своей внешности, Шимейн, но к чему трудиться? Рыжую ведьму любой узнает с первого взгляда.

Если среди присутствующих и есть ведьмы, мысленно возразила Шимейн, то наверняка вот эта жирная мстительная гусыня, которая превратила жизнь каторжников в ад. Напрочь забыв об осторожности, Шимейн сорвала с головы косынку, и яркие пряди ее волос в беспорядке затрепетали на ветру, бросая безмолвный вызов тучной женщине, чье лицо медленно исказила убийственная ненависть.

— Ты — тварь, Шимейн О'Хирн, — прошипела Гертруда сквозь стиснутые зубы. — Мне жаль болвана, который купит тебя!

Внезапно ветер усилился, и его порыв пронесся над самой палубой, выхватив Шимейн из трясины мучительной неуверенности. Она твердо встретила обжигающий взгляд Гертруды. Шимейн осенило: она должна быть благодарна этой женщине, ибо благодаря Гертруде ей удалось доказать, что она способна выжить в самых невыносимых условиях. Несмотря на тяготы и наказания, Шимейн все еще жива, и уже одно это стоило благодарности.