Барбара Смит - Проблеск небес

– Хорошо, Бог свидетель. Я обещаю. Но ты не умрешь. Черт побери, я не позволю тебе умереть!

Но рука Альфреда бессильно опустилась, и он потерял сознание. Берк поднял его и, шатаясь, поспешил к карете. Грязь хлюпала под сапогами.

«Нужно спешить», – повторял он себе с каждым ударом своего сердца.

Он не мог еще раз по своей вине потерять человека. Как потерял своего брата.

Тело Альфреда содрогнулось. Слабое дыхание остановилось.

Берк судорожно прижал его к себе:

– Нет!

В этот момент что-то со страшной силой ударило его. И ослепляющей болью вырвалось из его тела. Берк откатился назад и провалился в удушающую темноту.

Ужас словно когтями сжал горло. Он не мог дышать. Железные тиски сковали грудь. И в то же время… странно, но он удивился. Он не мог умереть. Берк был обречен страдать на земле.

Битва затихла, и наступила благодатная тишина. Каким-то чудом боль исчезла. У него создалось впечатление своей отрешенности, тело стало невесомым, и он как будто плыл высоко над землей. С поразительной ясностью он видел внизу людей, еще сражавшихся на погруженном в темноту поле. Около кареты рядом с Альфредом лежало его собственное неподвижное тело.

Призрачная темнота превратилась в поток, уносивший его в вышину. Он пытался что-нибудь разглядеть в этой черной пустоте, и вдруг на горизонте возникла яркая звезда. Ее свет устремился к нему, образуя сияющий светлый тоннель.

Чудная восхитительная теплота обволакивала его. Не в силах сопротивляться, он двигался к свету, притягиваемый его неотразимой аурой… чего?

Любви, понял он. Так это и есть любовь.

Душу наполняло ощущение покоя. Безграничного и восхитительного. Это было так необычно, что Берку хотелось заплакать. Все эти годы он боролся, никогда даже не подозревая, что существует такое великолепие, не понимая величия того, чего не было в его жизни.

Свет вспыхнул еще ярче, ослепляя, и Берк почувствовал чье-то присутствие. Альфред?

Берк не поверил, когда женский голос позвал его, не по имени… но он почему-то узнал ее. Ее нежный голос доносился снизу, из темноты, и пробудил в нем боль и желания.

«Не покидай меня! Пожалуйста, не покидай меня!»

Никогда еще ни одна женщина не любила его. Так не любила.

Голос увлекал его назад, прочь от света, заставляя опускаться все ниже, ниже, ниже. Внезапно голос исчез, потонув в хаосе звуков. Режущая боль пронзила тело, как будто Берка бросили в ледяную воду. Сияние растворялось, словно уносимое отливом. В отчаянии он напрягал все силы, пытаясь плыть к нему.

Но отяжелевшее тело погружалось в темноту.

Йоркшир, август 1816 г.

Кэтрин Сноу замышляла убийство.

Резкий холодный ветер раздувал на ее спине шерстяную шаль, закрывавшую плечи, и грозил сорвать с головы белый чепчик. Дрожа от холода, Кэтрин стояла на лесенке и, держась одной рукой за верхнюю ступеньку, тянулась к сводчатому окну гостиной, которое собиралась вымыть.

Она не помнила более холодного лета, хоть и прожила все свои двадцать три года среди болотистых пустошей Йоркшира. Вот и сегодня, после недели проливных дождей, солнце наконец нерешительно выглянуло из-за свинцовых облаков.

В этот неудачный день все было плохо, и стало еще хуже, когда Марта, горничная, убиравшая первый этаж, слегла с приступом лихорадки. Никогда не отличавшаяся трудолюбием, она не выбила ковры в библиотеке. В наказание Лорена приказала служанке вымыть все окна. Каждый ромбовидный кусок стекла должен был сиять к тому времени, когда Лорена и ее близнецы-дочери, завершив дневные визиты, вернутся домой.

Как только их карета исчезла из вида, Кэтрин отослала дрожавшую, шмыгавшую носом Марту в постель, снабдив чаем с медом. После чего сама забралась на деревянную лесенку. Через пару часов у нее заболели руки и засаднило пальцы.

Резкий запах уксуса из ведерка с водой обжигал нос. Но самое неприятное – у Кэтрин кружилась голова.

«Да, убийство было бы заслуженной карой», – мрачно подумала Кэтрин.

Она медленно спускалась, и тяжелое ведро методично ударяло ее по ноге. Может быть, подсыпать в чай свекрови крысиный яд? Или дождаться удобной минуты и столкнуть ее с парадной лестницы?

Даже когда Кэтрин оказалась на твердой земли, ее не покидала злость. Когда четыре года назад они с Альфредом вернулись из Гретна-Грин, Лорена была в ярости от неожиданного брака сына. Но тогда, даже зная, что скажет благородное общество, свекровь занялась Кэтрин и сделала ее настоящей леди. Свекровь открыла перед ней если не сердце, то двери своего дома. Это случилось как раз в тот момент, тогда Кэтрин очень хотелось иметь собственную семью.