Кэндис Герн: Дело чести

Виконт Седжвик умер. Он был уверен в этом.

Он смутно помнил странное ощущение полета после того, как его выбросило из экипажа. Теперь, казалось, он плыл во тьме – ничего не видя, ничего не слыша и ничего не чувствуя. Бог мой, ведь он погиб! Какого дьявола он так глупо вел себя?

Итак, он направлялся… Куда? Невозможно собраться с мыслями, чтобы вспомнить. Неужели так бывает, когда умираешь? Забавно. Никогда особенно не задумываясь над этим, виконт тем не менее предполагал, что все будет иначе: жизненные вопросы неожиданно обретут ответ, а забытые воспоминания встанут пред мысленным взором, четкие и подробные, как на книжной странице. Он и не представлял, что его мысли окажутся смутными и бессвязными, такие же неуловимыми, как семена одуванчика, уносимые ветром в те края, где их невозможно отыскать и собрать воедино.

Возможно, он ошибался относительно смерти. Возможно, его сознание – единственное, что от него осталось, потому что своего тела он не ощущал, – просто постепенно исчезнет, не оставив никаких мыслей вообще, ничего, напоминающего о душе или теле Колина Хэрриота, виконта Седжвика.

Нет! Я не готов к смерти! Он попытался уцепиться за эту мысль, возможно, свою последнюю ясную мысль. Я не готов!

И вдруг совершенно неожиданно, в один ослепляющий миг, все изменилось. Еще несколько мгновений назад он не чувствовал ничего, теперь пришла боль. Невероятная боль. Прежде Седжвик не испытывал никаких физических ощущений вообще, сейчас же он ощутил, что все его тело – одна сплошная рана.

Вот, это больше соответствовало его представлению о смерти, или по крайней мере об умирании. Страдание неизбежно, он предполагал это. Что ж, Бог свидетель, он страдает! Только один вопрос: сколько это продлится? Умирая, вы надеетесь обрести покой. Если только… только…

Неужели он попал туда! Но ведь он в своей жизни не совершал ничего настолько ужасного! Или все-таки совершал? О мой Бог! Его голова, или по крайней мере то место, где она была раньше, горела, словно в огне, так что, возможно, он попал именно туда. Бедная мертвая душа расплачивалась за его грехи. Конечно, на протяжении своих тридцати шести лет он вел несколько рассеянный образ жизни. Предпочитал получать удовольствия, но разве это так плохо? Да, у него было много женщин, но все они отдавались ему с охотой, а некоторые даже со страстью. Седжвик ничего не мог с этим поделать: они находили его неотразимым. Кроме того, никому из женщин он сознательно не причинил зла, и зачастую они оставались друзьями после того, как заканчивался роман. Конечно, обманутые мужья пару раз предъявляли ему претензии, но, с другой стороны, многие ли из них сами хранили верность своим женам?

Так какого дьявола он закончил свои дни здесь… в аду?

Вместо ответа острый приступ боли пронзил его голову. Проклятье, что же он натворил? За что подвергался такому суровому наказанию?

Да, он много играл, но не выходил за пределы разумного и никогда не был причиной разорения кого-либо из партнеров. Да, иногда он был склонен к лени, но в общем добросовестно выполнял взятые на себя обязательства. Он следил за своими капиталовложениями и управлял имуществом, точнее, нанял прекрасных адвокатов и управляющих, которые вели его дела, но, собственно говоря, какая разница? Он проявлял внимание к вдовствующей матери и сестре, был верным другом для многих и щедро делился своим временем и деньгами.

Проклятье! Он не заслужил этого! По всем расчетам, ему предназначалось совсем другое– место, где приятно и красиво, где нет боли, где ангелы играют на арфах и голоса их сливаются в гармонии. Бог мой, это нечестно. Это просто нечестно.

Прежде чем он смог сформулировать свою следующую мысль, ему стало еще хуже. Казалось, что череп его сейчас лопнет. Ох! Собственный стон прогремел в голове Седжвика как удар грома. Могут ли мертвые стонать? С другой стороны, способны ли мертвые ощущать такую боль, словно бог Тор равномерно бьет молотом в их голове? Слава Богу, он не совершил в жизни ничего по-настоящему ужасного. Страшно подумать, какое тогда ожидало бы его наказание, если даже за обычные, мелкие грехи приходится так тяжело расплачиваться.

Его мучения вскоре возросли еще больше из-за того, что в голове загромыхали таинственные, невнятные голоса. Непонятные и оттого пугающие разрозненные звуки только усиливали грохочущую боль, доводя Седжвика до безумия. Во имя Господа, он был полон решимости увидеть то, с чем столкнулся, невзирая на собственную беспомощность. Не в силах выносить адскую темноту, он попытался открыть глаза.